Ну зачем Катьке такой кавалер? Она уже выбрала себе одного, пусть и будет с ним счастлива вовеки веков. А ей, Белохвостиковой, тоже можно воспользоваться одним из предложений, даже и не предложений, вернее, а возможностей… Которых, сто процентов, больше никогда не предвидится.
Ведь где она и где он? Да еще и влюбленный в прекрасную по всем статьям Катеньку.
Она думала об этом вяло, и рассуждения ее медленно переходили с одного на другое. Вот она думает о том, как приятно находиться у него на руках, вот — о том, как мило он улыбается, когда она спрашивает, не тяжело ли ему? А вот — о том, а почему бы, собственно, не погладить его волосы своею рукой? Ощутить, какие они на ощупь. Твердые, или мягкие?
Юля, не задумываясь, так и сделала: погладила его по голове. Как кота, только за ухом не почесала.
А он, ну совершенно как этот самый кот, довольно заулыбался и ответил на ласку: потянулся за рукой, и глаза сразу сделались добрые-добрые, как будто его давно уже никто так не ласкал.
И Юле стало немного совестно: ну вот что она пристает к человеку! Пользуется, напропалую причем, собственной слабостью и собственной силой. Она-то, может быть, мысли о Всеволоде уже хорошо прожевала в себе, похоронила под литром виски, а ему-то, видимо, очень несладко сейчас — девушка, в которую влюблён, развлекается с другим. Да еще и с малознакомой Белохвостиковой приходится возиться.
Он поставил ее на ноги возле лифта, и заинтересованно глянул.
— Не холодно? — кивнул, указывая на босые ноги, стоящие на прохладном кафеле.
Юля поджала пальчики с ярко-красным педикюром и пожала плечами. Ну в лифт-то он ее на руках не занесет!
Лицо Романа изменилось: он отчего-то зажмурился, и сглотнул. Она даже залюбовалась: так мужественно кадык дернулся вверх-вниз, будто что-то ему невероятно мешает или тревожит. Все-таки шея у него такая большая и мощная., и сам он такой огромный, по сравнению с Всеволодом это особенно бросается в глаза. Как будто такой огромный черный конь в стойле с пони.
Интересно, что его может тревожить здесь, посреди полутемного безлюдного холла, освещаемого одной лишь ночной лампой, чтобы отдыхающие могли без проблем добраться до своих номеров?
Она опустила голову, сфокусировавшись на красных ногтях, блестящих в полутьме, как рубины.
— Юля, я… - начал было он что-то говорить, но в эту минуту пришел лифт и она тут же в него влетела.
Роман придержал створки и, зажмурившись от слишком яркого, слепящего света, тоже вошел в кабинку.
Белохвостикова нажала на кнопку, радуясь, что ехать невысоко и недолго: всего три этажа. Вдвоем в замкнутом пространстве с этим мужчиной она долго не могла находиться. Что-то тревожило, мешало, царапалось изнутри. Хотелось и дотронуться до него, и убежать подальше.
Она подняла глаза и поймала его взгляд. Он смотрел на нее… как-то странно? Или ей уже казалось это? Не понятно, особенно сейчас, после того, что между ними уже было или не было.
Он смотрел на нее. У него ярко-голубые глаза, особенно яркие при освещении лифта. Этакий колдун из книги про любовь. Губы блестят — только что их облизнул, подняв голову, перестав коситься на ее ножки.
Тут она подумала, что его кожа на огромных плечах, под рубашкой, наверное, гладкая и теплая, потому что сам он кажется угловатым и недоступным, также, как и волосы на голове: кажутся жесткими, а на деле…
Юля выдохнула и сделала шаг, потом еще один. Закинула руки ему на шею, притянула к себе. Приподнялась на носочки и поцеловала в сладкий, пахнущий яблочным соком рот.
Глава 25
Юля
Он поначалу опешил. Но в этом состоянии растерянности Роман Игоревич пребывал совершенно недолго, что Юля расценила положительно. Инстинкты сработали сразу и на всю мощь.
Еще до того, как Юля успела опомниться, спохватиться или хотя бы задать себе вопрос: «Какого черта она делает?», его руки пришли в движение. Одна легла на ее поясницу, другая на затылок. Он прижал ее к себе, и незаданный хотя бы мысленно вопрос так и остался в глубине ее сознания, там же, где пребывали сейчас и здравый смысл, и прочие рациональные составляющие личности.
Несмотря на не очень большой сексуальный опыт, даже можно сказать, плачевный для девушки ее возраста, в части поцелуев Белохвостикова считала себя вполне подготовленной. Более того, полагала, что она это умеет делать весьма неплохо. Оказалось, что и Роман в этом вопросе очень не плох.
Правда, подходы у них были разные. Она любила это делать медленно и нежно, он же был напорист и настойчив. Но ей это даже понравилось. Нравилось тяжелое дыхание и жадные губы, твердая рука на спине и пальцы, гладящие шею. И его вкус. И…
Лифт оглушительно остановился на этаже, и дверцы раскрылись. Вернее, лифт-то, может быть, и приехал как обычно, бесшумно (а как еще должен работать лифт в отеле, куда люди приехали отдыхать), но ей, Юлии Белохвостиковой, бесстыдно целующейся с мужчиной, который был влюблен в ее подругу, казалось, что грянул гром, а не железо стукнулось о железо, чтобы выпустить пассажиров на этаже.
Она первой вышла в холл, прошла до двери номера, нашла ключ, провела по замку.
Сзади нее бесшумной поступью ангела мести материализовался господин отельер. Взбудораженный, всклокоченный Яковенко.
Юля сжалась. Отвечать за свою выходку ей уже не хотелось. Да и босым ногам как-то сразу стало прохладно, и захотелось прилечь, или оказаться как можно дальше от его черного, пристального, жадного взгляда.
«Ой-ей, что сейчас будет», — пронеслось у нее в голове.
Яковенко поставил руку на дверь, задержав девушку в проходе, и Юля посмотрела на него. Вернее, зыркнула на него, обожглась о его темноту, которая бурлила в глубине глаз, испугалась и глянула куда-то ему за спину.
— Что это вы так смотрите, Роман Игоревич? — прошептала испуганная грядущими последствиями Белохвостикова.
Серый волк, то есть, Роман Яковенко, не ответил ничего. Он приоткрыл дверь в номер, закинул туда, как гранату, каблуки, которые стукнулись об пол железными тонкими каблуками, а второй рукой взял ее за запястье. Притянул к себе.
Девушка переступила ногами и удивилась — чего это она мерзла от ночной прохлады? Вон же как жарко! Будто кто-то отопление на всю катушку включил! Даже пятки горели. Будто бы на адовом костре — в котле, где варятся девушки, целующие парней своих подруг. Или гипотетических парней. Или брошенных гипотетических парней.
— Юля, что это было? — он смотрел на нее пристально, опустив набок голову.
Она и сама была бы рада получить ответ на этот вопрос, но обсуждать его прямо сейчас не была готова.
Только вздохнула раз, другой.
— Что-что… А так непонятно?
— Да так-то вроде понятно. Но что-то я до конца не уверен, что правильно оцениваю ситуацию.
Она разволновалась, подняла голову наверх, к потолку. Демонстративно, очень по-девичьи скрывая свои переживания за нагловатым:
— Это называется поцелуй. Захотела — поцеловала! Что тут такого?
— Да нет, все понятно, — Юля удивленно оценила ситуацию со стороны: с абсолютно непроницаемым выражением лица он рассуждал на ставшую абсурдной от частого упоминания темой. — Захотела поцеловать — поцеловала. И, пожалуй… я сделаю так же.
— Эй! Погоди! Ты не так все…
Это были последние слова, которые она успела произнести до того, как он вжал ее в стену и поцеловал.
Самообман, которым она себя уже успела успокоить — мол, там, в лифте, это была не она, и вообще это все алкоголь проклятый виноват, мгновенно рассеялся.
Стоило ему раздвинуть ее губы языком, как она пропала. Да боже мой, ТАК ее не целовал никто.
Хотя нет, пожалуй, был один человек, ну ровно с таким же напором подавляющий волю, которая едва ли могла сохраниться от огня такого мужчины. И этот человек целовал ее совсем недавно. Да что там говорить — всего несколько минут назад. Глупо было думать, что он забудет об этом или сделает вид, что ничего не случилось.