Когда она смотрела своими щенячьими глазами на Всеволода в кафе после того, как этот болван ее оставил на импровизированном танцполе, ему хотелось вскочить, обнять ее, закрыв руками от всех напастей мира и баюкать.
Чтобы не думала, не переживала, не боялась. А уже потом, после того, как она успокоилась, он бы любил ее нежно и долго, ласково узнавая, привыкая к телу, на которое его собственное бурно реагировало уже давно.
Роман нашел свое место в самолете, закинул кладь наверх, устроился в кресле, и, пока шла посадка, подумал, что самое главное Юля могла не понять. Она проснется одна, в одиночестве, и ошибочно решит, что он ее бросил после совместной ночи.
Яковенко достал сотовый телефон, нашел номер отеля, и дозвонился на рецепшен.
— В четыреста двадцать первый номер, закажите на утро букет цветов, пожалуйста. Красивый. Нежный, розы или что — нибудь такое. Нежно — розовое, белое, перевяжите лентой, без крафтовой бумаги. И записку приложите: «С любовью, Роман». Да, да, спасибо. Именно так: «С любовью, Роман». До свидания.
Он перевел на указанный счет необходимую сумму и расслабленно выдохнул. Ну вот теперь-то сделал все, что нужно, хоть и не тогда, когда нужно.
Стало немного смешно: в Турцию он летел к одной девушке, думая, что заинтересован, даже, может быть, немного влюблен, а уезжает оттуда совершенно изменившимся человеком, который полностью растворился в другой. Да так, что до сих пор чувствует ее запах на своих пальцах, в своих волосах, и это знание заставляет блаженно улыбаться, зажмурившись от удовольствия. Он любит!
— Вот это да! Снова ты! — Роман поднял глаза и передернулся. Даже слишком явно. Перед ним, в проходе, стояла женщина, которую он встречал во все переломные моменты своей жизни за последние три месяца.
Тетка из автобуса, тетка в фойе отеля, и вот снова она — пытается запихнуть ручную кладь в отсек.
Роман закрыл лицо ладонью и отвернулся к окну. Женщина протиснулась и умостилась в кресле.
— Фаня, садись давай уже.
Роман заинтересованно оглянулся. Фаней оказался субтильный мужчина в белой футболке, который смотрелся несколько комично рядом с такой дородной женщиной.
Она повернулась к Яковенко.
— А ты, если решишь концерты закатывать, скрытую камеру искать, или еще что, предупреди сразу. Я кондуктора… ой, стюардессу предупрежу. Чтобы она тебя ссадила, пока не поздно.
— Ну Мань, что ты такое говоришь-то, — неожиданно осадил ее мужчина. — Не лезь к нему!
— Да я не лезу, не лезу, — зашептала Маня. — Вдруг он опять помешается, буйство какое устроит? Пиво будет по всему самолету искать? Или еще что? Видела я таких запойных. Как белочку схватит, так давай руки распускать.
Роман перестал делать вид, что не слышит откровенно громкого шепота.
— Да успокойтесь вы уже. Я вам мешать не буду.
— Вот и правильно, вот и хорошо, — неожиданно миролюбиво согласилась с ним женщина. — И не надо буянить. Все-таки это самолет, куда тебя тут девать? С парашютом выкидывать, что ли?
Только она это сказала, как тут же дернулась: видимо, муж рядом ущипнул ее за толстый бочок.
Яковенко стало смешно. И без того было радостно, а от беспокойства этой тетки напало такое щекочущее горло раздражение, которое только громким смехом и лечится. Поэтому он закашлялся и прятался от обеспокоенных ее взглядов до тех пор, пока не взлетели.
А потом засунул в уши наушники, включил музыку и задремал.
Ему снилась вода — бескрайнее спокойное море. И ее гладь морщила только одна деталь — маленькая лодочка, в которой сидели двое. Он сам, Роман Яковенко, сидел на веслах, и спокойно налегая на них, греб вперед. Лодка слушалась идеально — от малейшего прикосновения весел будто шагала вперед, в указанном им, рулевым, направлении. А прямо перед ним сидела Юля. Вся такая радостная, сотканная из солнца и бликов от воды, в платье, легком, которое очень ей шло, то ли белом в красный горох, то ли в красном — в белый.
И весь сон был такой приятный, спокойный, размеренный, что он в который раз убедился: это точно она, она предназначена ему.
Ну с кем еще он становился таким? Таким легким, таким воздушным, таким правильным? Ничего не делая, ни прилагая никаких усилий, она заставляла его смеяться, радоваться каждому дню, и ценить все то, что он имел. А имел-то он немало!
Роман продолжал улыбаться смеющейся во сне Юле и уже там, во сне, говорил с ней:
— Белохвостикова, как так получилось, что ты всю мою жизнь перевернула? Я тебя еще не знал, а ты меня уже перекроила: заставила почувствовать себя сильным и способным на все, когда я твою гостиницу переоборудовал. Я когда вернулся домой, по-новому на свою жизнь посмотрел. И то, что раньше казалось мне само собой разумеющимся, я стал больше ценить. И за ошибки твои в руководстве «Самара-сити» спасибо!
Тут призрачная госпожа Белохвостикова сморщила свой маленький носик и Роман снова рассмеялся.
— Да нет же, я благодарен тебе! Я с таким удовольствием снова ввязался в работу! Взялся за дело! А сейчас? Я чувствую себя самым счастливым мужчиной на земле!
Тут Роман отложил весла и потянулся к Юле за поцелуем. Но девушка почему-то улыбаться в ответ не хотела. Она начала легонько бить его по щекам и приговаривать:
— Мужчина! Держите себя в руках! Мужчина! А ведь обещал вести себя прилично! Как не стыдно!
Роман с трудом открыл глаза и перед его лицом явилась размытая со сна грудь, затянутая в цветастую ткань. Белохвостикова Юля не могла похвастаться таким объемом тела, и это означало одно: он проснулся в самолете на своем месте, прикорнув каким-то образом на необъятной груди соседки.
Он остановил руку тетки, которая пыталась его добудиться, и скомкано извинился.
А тут подали чай, и он окончательно проснулся, чтобы больше не засыпать, а потом и тетка с мужем поменялись местами, чтобы держаться подальше от улыбчивого «извращенца».
Юля проснулась от стука в дверь. Она замоталась простыней и приоткрыла дверь. В проеме обнаружился маленький щуплый паренек.
— Май нейм из Ник, ай… - начал бодро рапортовать он с жутким акцентом.
— Спокойно, мальчик, давай по-русски тоже самое, с начала, — остановила начавшийся литься поток красноречия от студента заспанная Белохвостикова.
— Вам цветы. Вот, — он протянул красивый нежный букетик из розовых садовых роз, перевязанный зеленой шелковой ленточкой.
— Это от кого? — недоверчиво покосилась на цветы Юля, не торопясь принять букет.
— Там записка. Мужчина заказал утром, вернее, еще ночью.
— Мужчина? — Белохвостикова повернулась, чтобы оглядеть номер. Действительно, Романа в нем не было. Кровь от отчаяния бросилась ей в лицо.
— Ну да, записку прочитайте.
Белохвостикова приняла букет, который тут же охладил руки (видимо, цветы только что достали из вазы с водой), вдохнула их приятный сладковатый аромат и достала кусочек картона. На нем красиво, каллиграфическим почерком было выведено: «Спасибо за роман».
Ну вот вам и ответ, почему она проснулась сегодня одна, в гордом одиночестве брошенной женщины…
Юля вдохнула, и упала лицом в подушку.
Ей оставалось страдать в одиночестве два дня: Роман ее бросил, даже не дождавшись рассвета, сбежал домой, в Россию, а Катя и Всеволод должны уже находиться в небе — их самолет был зафрахтован примерно на это время.
Юля бросила букетик на пол, к использованному ночью полотенцу, от чего она сразу же покраснела, и перевернулась на другой бок — решила спать до упора. До самого вылета из страны.
Глава 27
Юля
Белохвостикова открыла одну шоколадную конфету, пошуршав фантиком, надкусила ее, поморщилась и бросила на пол, к остальным товаркам.
Она сморщилась от резкого привкуса лимона, который резко окислил все рецепторы языка и языком вытолкнула половину конфеты изо рта.
— Фуууу, — сказала девушка, и это были первые ее слова за три дня.