— Пособие… — вздохнула Роза-Анна. — Нет уж, что угодно, только не это, Эжен…
— Ну да, что угодно, — повторил Эжен, — только не это…
Он покружил по комнате, и его взгляд упал на стул, заваленный детской одеждой. Он сел на него, смяв платьице, перекинутое через спинку. На веревке, натянутой вдоль печной трубы, сохли чулки. Эжен поглядел вокруг с раздражением, которое всегда охватывало его, стоило ему лишь войти в эту квартиру. Губы его тронула чуть заметная смущенная улыбка. Он задумчиво провел рукой по темным волосам, глядя в пол, и наконец поднялся на ноги, чувствуя, как радостно бьется его сердце от ощущения свободы. Но заговорил он с матерью мягко и даже немного боязливо:
— Слушай, мать, я тебе должен сказать кое-что. Я собирался поговорить с тобой не об отце. Пусть он делает, что хочет. А я…
Все еще поглощенная своей мыслью, Роза-Анна начала подбирать и складывать вместе детские платья — это помогало ей сосредоточиться.
— Но если отец сможет дать тебе работу…
— Самое время об этом думать, — проговорил он глухо. — Мать, лучше, чтобы ты сразу узнала…
Его нерешительные, как у Азарьюса, глаза секунду выдерживали безмолвный вопрошающий взгляд матери, потом он отвел их в сторону.
При слабом свете ночника Роза-Анна заметила наконец, как он бледен. И поняла, что он собирается сообщить ей что-то очень важное. Встревоженная, она, невнятно бормоча, подошла к нему и почувствовала запах водки.
— Что случилось, Эжен?
Наступило тягостное молчание. Эжен посмотрел в сторону, потом вдруг с раздражением выпалил:
— Ну так вот, мать, я записался в солдаты…
— Записался в солдаты?
Роза-Анна покачнулась. Секунду все плыло у нее перед глазами — лица родителей и святых, освещенные слабым отблеском лампады, безделушки на буфете, детские личики и пятно резкого света за оконной занавеской, в котором кружились снежные хлопья. И среди этого хаоса она увидела, как Эжен, совсем маленький, в первый раз уходит в школу.
— Это правда? — недоверчиво пробормотала она.
Ее голос дрожал. Она никак не могла выговорить слова, вспыхивавшие в ее мозгу. Но через минуту она справилась с собой, вновь почувствовала себя сильной, готовой к борьбе. Ей не в первый раз приходилось защищать Эжена. Она вспомнила все его детские провинности, ложь, мелкие кражи и все, что она делала, чтобы выгородить его; но это были пустяки по сравнению с тем, что она еще готова была сделать для его спасения. Правда, теперь, когда первый момент паники прошел, она никак не могла поверить, что ему и в самом деле угрожает опасность.
— Ты просто выпил, Эжен, — сказала она, — и сам не знаешь, что говоришь. И не стыдно тебе так меня пугать!
— Я не пугаю, мать. Говорю тебе — я сегодня записался в солдаты.
Она наклонилась к нему, и в ее глазах сверкнула решимость.
— Если так, ты откажешься. Еще не поздно отказаться. Ты слишком молод, тебе еще нет восемнадцати… Ты скажешь, что сам не понимал, что делаешь, что ты нужен семье. А хочешь, я сама пойду. Я пойду и объясню им…
Он прервал бурный поток ее протестов.
— Я подписал. — И, повысив голос, он твердо добавил: — И потом, я очень доволен.
— Доволен?
— Да, очень доволен.
— Доволен! Доволен!
Роза-Анна могла только повторять на все лады это слово, пытаясь понять его.
— Доволен? И ты говоришь мне это в глаза — ты в своем уме?
Она продолжала быстрыми нервными движениями расправлять и складывать детскую одежду, так как в минуты сильного волнения всегда старалась занять чем-нибудь руки. Потом она подняла голову.
— Это потому, что я тебе мало давала на сигареты и на мелкие расходы? — почти смиренно спросила она. — Понимаешь, я бы давала больше, только это же деньги Флорентины. Она ведь почти все отдает в семью, так разве хорошо…
— Ну и пусть оставляет себе свои деньги, — резко перебил ее Эжен. — Я теперь буду получать не меньше.
— Но ведь, — продолжала Роза-Анна, — я давала тебе, сколько могла, правда?
Эжен внезапно взорвался:
— Не в том дело! Пойми, мать, человеку в конце концов надоедает выпрашивать то десять центов, то двадцать пять центов. Пойми, с ума же сойти можно, если вот так тыкаться то туда, то сюда в поисках работы. Пойми, мать, армия — это самое подходящее дело для таких, как я. Я же ничего не знаю, ничему не обучен. Там мне самое место!
— Господи! — вздохнула Роза-Анна.
Она уже давно предчувствовала, что наступит день, когда Эжен, тяготясь бездельем, решится на какой-нибудь отчаянный шаг. Но чтобы он пошел в солдаты — нет, такого она не ждала.