— Не обращайте внимания, мадемуазель Флорентина, — сказал Эманюэль. — Он говорит это, просто чтобы рассердить вас. Не принимайте этого всерьез.
— А я уже начинаю сердиться, — ответила она с полуулыбкой, цепляясь за надежду, что Жан и вправду только хотел подразнить ее. — Я уже чуть было не рассердилась. Только меня не так просто рассердить взаправду. И я уж тогда сама вам скажу, когда надо будет отчаливать.
— Отчаливать! — повторил Жан, захлебываясь от смеха.
— Да, отчаливать… Я-то говорю, как умею, — отпарировала она. — Без всяких там умных слов.
— Не обращайте внимания, — опять повторил Эманюэль.
Он протянул к ней через стол руку.
— Нет, конечно, я не обращаю внимания, чего там… что там, — поправилась она, старательно выбирая слова и все более запутываясь. — Но это не мешает, что вы… конечно…
Она улыбнулась Эманюэлю ласковой и признательной улыбкой.
— Это не мешает… конечно… вы более воспитанный…
— Ух ты! — усмехнулся Жан.
Флорентина оскорбленно выпрямилась.
— А сейчас будьте любезны сказать, что вы хотите на десерт. Я не могу болтать с вами целый день… — Она уставилась в пространство и сухим монотонным голосом перечислила: — Есть абрикосовое пирожное, виноградное, яблочное… банановый торт… ну и лимонный торт, — добавила она и нетерпеливым движением, в котором чувствовался еще не утихший гнев, встряхнула кудрями. — Если вы еще не выбрали, так выбирайте.
Она круто повернулась на каблуках и отошла, слегка покачивая плечами; на ее длинные шелковистые темно-каштановые волосы падали отсветы от окружавших ее никеля и меди.
— Пригласи ее провести с тобой вечер, — сразу же шепнул Жан на ухо Эманюэлю.
— Не говори глупостей, — ответил Эманюэль.
Они оба посмотрели в зеркало, на свои лица, отражающиеся на бледно-розовом фоне скатертей; глаза их встретились — в голубых глазах Эманюэля было колебание.
— Она поставит нас на место, и мы этого заслуживаем, — сказал он.
Однако ему не хотелось отказываться от начавшейся игры. Ободренный развязностью Жана, он уже обдумывал, как будет ухаживать за Флорентиной, какие слова, по-настоящему ласковые и нежные, он ей скажет. Приподняв правое плечо, он рассматривал себя в зеркале — не столько с самоуверенностью, сколько стараясь напустить на себя веселый вид и броситься в приключение очертя голову, словно он и в самом деле влюбился.
— Она-то! — усмехнулся Жан.
Он уже готов был рассказать Эманюэлю, как сам он завязал знакомство с Флорентиной. С его губ чуть было не слетели слова: «Это же так просто, ты себе даже не представляешь, до чего это просто!» Но он тут же решил ничего не объяснять. В тайниках его противоречивой натуры пробудилось ненасытное любопытство. И его охватило страстное желание истребить ту крупинку дружелюбия и доверчивости, которая еще жила в его сердце, все свое доверие к людям, всю свою тягу к людям, как бы слаба она ни была, и остаться без доверия, без привязанностей, совсем одиноким, в сладостном мире разочарования, которое принесет ему свободный расцвет его «я».
— Пригласи ее, — повторил он.
— Не знаю, — проговорил Эманюэль, которому вдруг стало грустно.
На другом конце стола Флорентина собирала грязную посуду. Мелькали ее хрупкие руки, испещренные сетью тонких вздутых вен. И усталость, давнишняя усталость, которая уже прочертила заметные морщинки в углах ее рта, разлилась по ее лицу, залегла под глазами, омрачила лоб, а когда вымученная улыбка сгоняла ее с лица, она продолжала жить в глубине глаз.
— Не знаю, — повторил Эманюэль.
«Оставь ты ее в покое, — думал он. — Пусть все оставят ее в покое! И пусть ее улыбка снова станет безмятежной, какой, наверное, была прежде! Пусть ее взгляд будет спокоен, пока она идет навстречу жизни! Пусть все оставят ее в покое!»
— Пригласи ее, — продолжал настаивать Жан, — а если она откажется, я сам ее приглашу… Эй, Флорентина! — позвал он.
Она ответила ему издалека неопределенным жестом, в котором сказалось все — и обида, и нетерпение, и покорность. Затем, собирая со стола посуду, она подошла к ним со стопкой грязных тарелок, доходившей ей до подбородка; к ее щеке прилипла мокрая прядь волос.
— Ну, что вам еще требуется?
— Эманюэль хочет тебя о чем-то спросить… — начал Жан.
Она поставила тарелки на стол, поправила волосы и бросила на Эманюэля взгляд, скорее насмешливый, чем ободряющий.
— Ну, спрашивайте, — сказала она.
«Пусть все оставят ее в покое! Пусть она снова станет естественной, пусть ее взгляд не будет алчным и настороженным! — думал Эманюэль. И еще: — Как мне хотелось бы хоть чем-нибудь ее порадовать. А кроме того — я сам не знаю почему, — мне, честное слово, очень хотелось бы потанцевать с ней. Она гибкая и тоненькая и, наверное, хорошо танцует!»