— Он снимает комнатку на углу улиц Сент-Амбруаз и Сент-Огюстен; он всегда живет один, все время занимается и нисколько не думает о девушках. Но он очень многим нравится.
Он подчеркнул последнее слово, испытующе взглянув на Флорентину.
Она широко открыла глаза, смерила его взглядом и деланно рассмеялась, приложив руки к груди.
— Ну, уж только не мне, — резко сказала она. — По мне, он… — Она запнулась, подыскивая какое-нибудь обидное слово, которое принесло бы ей облегчение и задело бы Жана, если бы Эманюэль передал его приятелю. — Ну, в общем, мне он не нравится, нет, совсем не нравится, — повторила она.
Она произнесла это с такой горячностью, что Эманюэль улыбнулся.
— Ну, что ж, тем лучше, — сказал он, — то есть тем лучше для меня. Жану я многим обязан, он и сейчас мой друг, несмотря на все, но, скажем, будь ты моей сестрой, мне не понравилось бы, если бы вы встречались…
— Почему?
Он ответил прямо и просто:
— Потому что он принес бы тебе несчастье.
— Ну уж… — удивленно и немного недоверчиво протянула Флорентина.
— Есть еще и другая причина, — продолжал Эманюэль, взяв ее за руку.
— А какая?
— Ты мне, к счастью, не сестра, и ты очень много для меня значишь…
— Уж будто?
— Очень много, — повторил он.
Такси остановилось перед ее домом. Эманюэль, расплатившись, подошел к Флорентине. Ее снова охватила зябкая, теперь уже непритворная дрожь, и она стояла, усталая, поникшая, устремив вдаль ничего не выражающий взгляд. Пустынная и неприглядная улица словно впитала в себя всю грусть этого больного дня. В узком печальном закоулке не было сейчас ни одной живой души — только они двое нарушали тут неподвижность и безмолвие. Эманюэль, смущенно оглядевшись вокруг, робко спросил:
— Поцелуемся, Флорентина?
Она вздрогнула, словно очнувшись от полузабытья, и недовольно взглянула на него, не зная, что ответить. На вечере, возможно, только он не пытался поцеловать ее в укромном уголке. Конечно, она ожидала, что он захочет поцеловать ее. Но не сейчас, когда ее терзали воспоминания о Жане… Она капризно поморщилась и быстро повернула голову, так что губы Эманюэля коснулись только ее щеки. Но Эманюэль, взволнованный этой мимолетной лаской, тут же захотел большего.
— Нет, нет, Флорентина. По-настоящему.
Он обнял ее за талию так порывисто, что она потеряла равновесие. Дрожа с головы до ног, весь красный, он преодолел ее сопротивление и впился в ее губы.
Где-то вдали хлопнула дверь. Эманюэль быстро разжал объятие, но не выпустил ее рук из своих.
— До отъезда я тебя больше не увижу, Флорентина. Я уезжаю сегодня вечером. Но теперь ты будешь моей подружкой, ладно?
Она не ответила ни да, ни нет, сказав себе: «Об этом еще есть время подумать, незачем решать сейчас».
Но как только он ушел, она вытерла губы. Провожая его взглядом, она смотрела, как его голова клонится к плечу — почти совсем набок, и ей одновременно хотелось смеяться и плакать.
XII
Конец зимы был омрачен тучами и внезапными шквалами. В этот день почти сразу после полудня низкие облака скопились на южном склоне горы и вихрь налетел на кварталы нижнего города.
Около восьми часов вечера разыгралась метель. Хлопали незакрытые ставни; порой раздавался оглушительный грохот, словно рвались цинковые крыши домов; темные деревья сгибались в дугу, и где-то в сердце их узловатых стволов слышался сухой треск; оконные стекла дребезжали под ударами морозной крупы; а снег все взвивался и кружил, врывался в содрогающиеся двери, забивался в щели окон, повсюду ища убежища от ярости ветра.
Вокруг не было видно ни зги. Дома слились в какую-то сплошную массу мглы, в которой кое-где мигали огни; казалось, чья-то бдительная рука шарит в метели, то зажигая фонарь, который тут же гаснет, то нащупывая; лампочку, вспыхивающую лишь на мгновение, — все время старается разжечь огонь. Самые яркие световые рекламы на улице Нотр-Дам бросали сейчас на мостовую только смутный отблеск, а кинотеатр казался с противоположного тротуара красноватым расплывчатым пятном, похожим на зарево далекого пожара.
Подталкиваемый, подгоняемой бурей Азарьюс вынырнул из темноты, на мгновение вошел в мечущееся пятно света под фонарем, а затем, согнувшись от ветра, быстрыми короткими шагами направился к ресторану «Две песенки». Белый фасад совершенно слился со снежными вихрями. Его нельзя было различить даже за три шага. Лишь смутное багровое пятно света показывало, где находится дверь. Но Азарьюс нащупал ручку привычно и уверенно.