В день отъезда новые друзья Павла, с глубоким признанием искренней любви, посадили его в вагон и тут же телеграфировали (по его просьбе) в Ташкент на адрес Наташи о его отъезде, с просьбой встретить его. Весь путь, от Новосибирска на юг, Павел провел с возрастающим настроением, свидетельствуя окружающим о Господе. Холода, с каждым днем заметнее, уступали ласковому теплу. Проезжая Чимкент, на разъездах, Павел, радуясь по-детски со многими пассажирами, срывал одуванчики и прочие первые подснежные цветочки. Когда же поезд стал приближаться к станции Арысь, где дорога поворачивала в сторону Европы, Павлом вдруг овладело мучительное беспокойство: "Куда я еду? Дома ждет старушка-мать уже десять лет, а здесь, кому я нужен? Что сказали бы добрые люди, если б узнали, что я вместо родной матери, еду к совершенно неизвестным мне людям? Честно ли это? Нет! Вот сейчас поезд остановится; я должен немедленно сойти и ехать в Европу, к матери…"
Мысли так мучительно раздирали душу, что он просто растерялся: "А что же будет с Наташей и ташкентскими друзьями? Ведь я перед Богом и перед людьми дал ей слово жениха; сколько молитв, сколько переживаний, телеграмм; наконец, весь багаж идет на Ташкент; что же делать? Боже мой!" Мысли, чередуясь, одна за другой, так потрясали его, что он вышел из раздумья только тогда, когда поезд тронулся на Ташкент. Последующие три-четыре часа прошли в удивительной тишине, но внутри у него как будто все замерло. В сумерках, мириадами огней, приближался Ташкент: загадочный, неведомый, как и сама будущность. Весь вагон всполошился в сборах, а затем все замерли и приготовились к встречам. Стоя перед открытым окном, "сгорал" в догадках и Павел: "Встретят ли?"
Наконец, поезд, плавно подъехав к перрону, остановился. Лавиной, людской поток хлынул к подошедшему поезду; люди обнимались, целовались; мелькали разнообразием: платочки, шляпки, зонтики, сумки, баульчики, чемоданы, узлы. Затем медленным потоком людская лавина растеклась по широкому перрону и двинулась к выходу. Павел в первые минуты так же напряженно вглядывался в каждое лицо, но увы, все они были к нему безучастны и чужды. Выходил Павел из вагона самым последним, с огромной ношей подарков в чемодане и узлах, когда у вагона уже не было никого.
"Никому ты не нужен!" — "ножом" резанула мысль съежившееся сердце.
Павел долго одиноко стоял около вагона с грудой вещей, пока прошли и запоздалые пассажиры. Затем пошел с большими затруднениями по перрону, лелея в душе надежду: может быть, бегают, ищут… Но когда весь перрон опустел, он, с легкой досадой, молчаливо добрался до склада и почти все сдал на хранение.
С небольшим чемоданом в руке, он долго стоял на углу площади в нерешительности: что делать? Куда идти? Затем помолился и принял решение: искать невесту, ехать прямо к ней.
Прохожие любезно указали ему нужный транспорт, а моросящий дождик поторопил его войти в трамвай. Выйдя на указанной ему остановке, он скрылся в глубине темной улицы, разыскивая нужный номер дома; но увы, дома ему почти не попадались; вдоль всей улицы тянулись глиняные заборы (дувалы), а когда он доходил до калитки, то на его стук, кроме собачьего лая, никто не отзывался. Бесконечной однообразной лентой тянулись вдоль узенького тротуара дувалы. Редкие прохожие испуганно обходили его с ответом: "Не знаю". Наконец, одна женщина, проходя мимо, возвратила его назад и указала ему на калитку домкома (ответственного по домовому комитету), но после долгого стука ему сообщили, что домкома нет. Владыкин возвратился вновь к исходному углу и, отсчитывая калитки, остановился у предполагаемой. Не дождавшись никого на стук, он резко ударил в дверь и вошел во двор. В сопровождении лающего пса, Павел прошел в жилище и застал всю семью за ужином. Все смотрели на него с недоумением, переговариваясь на незнакомом ему наречии.
На заданный вопрос, после некоторого молчания, хозяин ответил, что он нужного номера не знает, не знает и того, под каким номером живут и они.
Прошел час, другой, Павел израсходовал весь коробок спичек, выпрошенный им, у кого-то из прохожих, спрашивал у всех, к кому мог достучаться, но ответа не мог добиться. Не один раз ударялся об низкие потолки калиток, спотыкался в лужах о булыжники, проваливался по колено в заиленные, грязные арыки.
По истечении четырех часов бесплодного искания по неосвещенной улице, Владыкин стал отчаиваться; но решил поискать еще на другой стороне улицы и, к счастью, достучался к русским, которые подсказали, где искать. Уже поздним вечером он уверенно постучал, по его подсчетам, в нужную калитку, но и здесь, кроме собачьего лая, ему никто не отвечал.