— Да, дорого достается мне моя невеста, — думал он и приготовился уже, в отчаянии, перелезать через забор. — Ну что же, Иакову еще дороже досталась невеста, но он не отступал, — утешал он себя, решив еще раз достучаться каблуками сапога. Наконец, через щель в калитку, он заметил, как сверкнул огонек, и кто-то, хлопнув дверью, вышел на его стук.
— Сейчас, сейчас, — торопливо подойдя, ответили стучащему. — Кто здесь? — спросил Гавриил Федорович, отодвинув "глазок" в калитке, (за его спиной показалась Наташа, стараясь разглядеть незнакомца). — А вы откуда?
— Я, издалека! — услышал он в ответ четкий, незнакомый голос. Тут все стало понятно. Открыв калитку, Гавриил Федорович протянул руки к вошедшему.
— Издалека мы ждем… мы ждем издалека, — объявил старец.
Целый поток возмущений готов был хлынуть с уст Владыкина, но, когда он увидел недоумевающие лица Наташи с отцом, с одной стороны — и себя, перепачканного грязью, по ту сторону калитки… промолвил:
— Ждем? А я часа четыре лазил по вашей улице. Пока вас разыскал, всю грязь по улице измерил, спасибо, вот сосед ваш, указал вашу калитку. — Павел, улыбаясь, подал Наташе руку. Так они и подошли к дому. Павел решительно перешагнул порог, открывшейся перед ним двери.
Перед удивленными глазами Кабаевых стоял стройный, высокий юноша: в меховой шапке северянина, с чемоданом в руке, в сапогах, до колен обляпанных грязью, с радостным, вдохновенным лицом.
На какое-то мгновение водворилась тишина. Екатерина Тимофеевна и Наташа, хотя и не обменялись ни единым словом, но в сердце единодушно заключили, что именно таким его ожидали, и именно таким должен быть он — Павел Владыкин.
В доме Наташа порывисто освободила гостя от чемодана и взволнованно сказала:
— Павел, да что же ты не предупредил нас телеграммой, сколько ты промучился. Нас, стоит трудов, разыскать в темноте, да в грязи…
— Как? — начал он удивленно, — ведь я же из Новосибирска дал телеграмму… теперь все понятно, а я чего, чего только не передумал, — виновато заявил он, опустив голову.
— Мы ничего не знаем кроме того, что ты выбыл из порта Нагаево, ну, а телеграмма придет, раз ты ее дал, — тихо закончила Наташа.
Гавриил Федорович, встав рядом с Екатериной Тимофеевной, сказал:
— Павел, я, прежде всего, спрошу тебя: в нашей общине очень много девушек-христианок, и ты совершенно свободен в выборе; вопрос этот очень важный, поэтому, как нам встречать тебя, как желанного гостя или как? Ты волен осмотреться и тогда уж решать свой вопрос…
— Гавриил Федорович, — ответил Павел ему, — я приехал не выбирать невесту, а ехал к невесте! Так, Наташа? — спросил он, взяв обе ее руки в свои.
— Так!… - тихо ответила она.
Все склонились на колени, и каждый из них молился, выплакивая свою душу перед Господом: за все пережитое — от самого знакомства до этих минут счастливого свидания. После родительской молитвы Гавриила Федоровича все встали, и Павел с Наташей поцеловались, поцеловались и с родителями.
— Ну, и я вот пришла, к самому счастливому началу, и я поцелую вас, — возвратясь с собрания, объявила Павлу с Наташей Люба. — А-а ведь там все спрашивают, друзья в ожидании истомились все. Вот он какой, Павел Владыкин… — продолжая разглядывать, держала жениха за руку Люба.
Пока гость умывался и переодевался, накрыли гостеприимный стол, изобилующий самыми удивительными яствами, какие Павел только изредка видел в ранние годы и даже не помнил где. Здесь были грецкие орехи, мед, свежий виноград, яблоки, сохраненные к встрече Павла, и другие азиатские гостинцы. Была уже полночь, когда все сели за стол.
До рассвета семья Кабаевых праздновала эту желанную, Богом данную, встречу с Павлом, обмениваясь многочисленными рассказами из пережитого. Наташа сидела рядом со своим долгожданным другом, как приклеенная, не желая отрываться от него ни на минуту; да ее уж и так никто не трогал. Все, глядя на эту счастливую пару, думали: надолго ли они будут вот так, рядом? Очень уж судьбы их не обыкновенны…
В окне задребезжало стекло от проходящего первого трамвая; собачонка у ворот лаем оповестила о раннем прохожем; а в доме Кабаевых, кроме малых Любиных деток, еще никто и не думал спать. Однако в беседе наступила длительная и вполне естественная пауза: все, слегка опустив головы, предались размышлениям о высказанном и выслушанном, и о предстоящем. Переплетались, судьбы, сформировавшиеся — каждая на своем жизненном поприще. Теперь они встретились здесь, на этом ташкентском перекрестке. Каждый с восхищением вспоминал о своем пережитом.