В открытой тумбочке Князева увидела много всяких нужных и дорогих продуктов. Увидев, она тут же упала на колени и, в слезах, благодарила Господа.
— Но, Вера Ивановна! Ведь у меня же там все растащут, люди голодные.
— А ты и не вздумай брать ничего туда, возьми только, что тебе надо скушать, остальное пусть останется здесь; в любое время ты можешь прийти и взять, да, к тому же, я тебе не разрешаю; надо строго соблюдать режим.
Молодой организм, получив подкрепление, быстро стал восстанавливаться; да и Вера не скупилась, кушала хорошо, пока не почувствовала, что от болезни она окрепла. Но что это, когда изнурительный труд остался прежним; прежним остался и царящий кругом голод. После нескольких дней, проведенных на фабрике, она опять стала ощущать, уже знакомое ей, чувство изнеможения. Силы заметно слабели, и Вера Ивановна, после нескольких дней увидев ее, удивилась:
— Верочка, моя милая. Ты опять так сильно изменилась, ты так посерела и осунулась, уж не заболела ли ты повторно? Будем усердно молить Господа, чтобы Он опять послал тебе милость, ведь, ты такая слабенькая.
— Да, Вера Ивановна, чувствую, что сильно слабею, а платьев уж больше нет; один только Бог может избавить меня, — и они помолились, утешаясь Господом.
Через два дня, при усердном старании Веры Ивановны, Князеву вызвали на медицинскую комиссию и, к немалому удивлению всех, определили ей четырехмесячный отдых от производства с усиленным питанием — ОП. Они обе увидели в этом, дивную милость Божию, а Князева была просто потрясена, за что еще, так любит ее Господь? Каждый день она, подолгу простаивая в молитвах, благодарила Бога.
В колонии же по-прежнему царил голод, болезнь и смерть, унося беспощадно все новые и новые жертвы. Вскоре, по соседству с ней, заболела молодая кроткая женщина. Вера, увидев ее бедствующей, стала убеждать, чтобы она, по примеру других, продала свою одежду, поддержав себя в питании. Одежды у больной было немало и очень хорошей. Вера даже предложила ей помочь в этом. Больная много думала над предложением, но любовь к вещам не позволяла ей решиться. Князева убеждала соседку, не жалеть ничего и всеми средствами спасать жизнь. Они даже пошли в кладовую, и больная было уже решилась распродать свое добро, но когда открыли чемодан, то все вещи для несчастной были так дороги, что, перебирая одно за другим, она не смогла отдать ничего. Вскоре ее в бреду, при большой температуре, совершенно беспомощную, перенесли в санчасть, а на следующий день она умерла, оставив свой чемодан на расхищение чужим. Для Князевой это было очень дорогим, наглядным уроком.
Здоровье ее стало укрепляться, а вместе с тем она начала втягиваться в труд, так как он перестал для нее быть изнурительным. В один из зимних, сибирских вечеров Вере передали, что ее на улице спрашивает какой-то мужчина. Одевшись, она вышла и увидела незнакомца средних лет, одетого во все лагерное, но, по выражению лица, Вера догадалась, что это брат во Христе.
— Вы вызывали меня? Я Князева Вера Ивановна, что вы хотите? — спросила она его.
Отойдя в сторону, незнакомец объяснил:
— Мне о вас сообщила в санчасти Вера Ивановна, во время осмотра, когда принимали наш этап. Меня зовут Николай Петрович, осужден я за Слово Божие, как проповедник, родом с юга России. До этого мы работали в тайге на лесоповале, в сорока километрах от вас, а теперь нас, несколько человек, пригнали сюда — обслуживать фабрику, по механической части. Ну, а здесь был очень рад услышать о том, что есть свои сестры, поэтому разрешите вас приветствовать как мою сестру-христианку, вместе разделяющую с братством и со мной тяжесть этих уз. При этом он горячо пожал, протянутую руку Князевой.
— А кого вы знаете из наших братьев? — испытывающе спросила его Вера.
— Я знаю многих, с которыми встречался и на полях благовестия, и на съездах: Одинцова Н. В., Павлова П. В., Иванова-Клышникова П. В., Дацко П. Я., Сапожникова и других, а так же знал проповедников по местам: Федосеева Н. Г., Владыкина…
— Как… вы знаете Петра Никитовича?! — с восклицанием прервала его Вера. — Да, это был необыкновенный брат: простой, полуграмотный, но пламенный, верный и обладал великою мудростью Божьей. Я никогда не смогу забыть его — это светильник, сияющий в темном месте. Ведь, я же с ним из одной общины — это мой духовный отец, ну, и наставник… — тихо закончила она, потупя взор.
— А почему был, сестра Вера, разве уж нет его, он умер? О, это, действительно, чудный брат, это служитель огня…
— Нет, я впрочем не знаю, — продолжала Вера, — но его арестовали предо мною, и он исчез без вести. Но зато, какой у него сын — Павел, юноша. Я знала его с детства, они жили у нас, но уже таким… ну, юношей… видела всего несколько дней и то… ну, знаете… словом — чудесный юноша, только его тоже арестовали, причем сразу после покаяния. А Тимошенко Михаила Даниловича вы знали? — дополнила она.