— Кто здесь ожидает Кеше? Вы? — подошел он, непосредственно, к Наташе.
— К нашему и, по-видимому, вашему удивлению, да, мы! — ответил Павел.
Альберт Иванович, совершенно добродушно, пожал протянутые руки и представился:
— Кеше! — затем спросил: — Чем могу служить?
— Нам известно, что вы христианин! — начал Павел.
— Да!
— В таком случае, разрешите приветствовать вас, мне и моей жене, Владыкины Павел и Наташа.
— Очень и очень рад, — ответил старец, горячо целуя Павла, — но…
— Откуда мы здесь? — продолжал Павел, вручая записку, — здесь, надеюсь, вы все узнаете.
— Ах, вот что… Александр Васильевич… Так, вы из Москвы? — уже с явными признаками слез на глазах, растерянно спросил он.
— А теперь я предлагаю, если можно, прогуляться нам, — опередил его Владыкин, видя, как круг порхающих, крутящихся и весело мурлыкающих, с любопытством, стал около них умножаться.
— Ах, да… да, конечно, можно, да и нужно, — согласился Альберт Иванович, любезно выводя под руки своих дорогих собеседников на воздух.
— Ой, миленькие мои… да, какие вы цветущие, и скажу вам прямо, уж родные: и вы, Павел, и вы, Наташенька. Вы простите меня, я буду вас так звать, ведь, мне уже 70. Наташа, так совсем еще юная; ну, так, как же вы здесь приживетесь? Ну, ладно, я, вот, гляжу на Павла и на лице читаю вопрос — как ты оказался здесь? Не правда ли, Павел? — обратился он к Владыкину.
Придя в парк, они до самого вечера провели в беседе, взаимно восторгаясь, все более узнавая друг друга. Кеше был поражен, узнав, что Павел уже 11 лет прожил в этих местах, и знал Магадан, еще деревянным. Не менее были удивлены и Владыкины, узнав, что Альберт Иванович, уже более 10-летия, провел жизнь в страданиях и лишился своей милой спутницы, умершей тоже в заключении; а недавно узнал о единственном сыне, который где-то, в подобном же положении, страдает в Барабинских степях, круглым сиротой. Уже в сумерках, Павел, оставив Наташу и Кеше, сбегал по адресу, данному Комаровыми, и через полчаса пришел за ними, чтобы пойти в найденную квартиру.
Новые знакомые их любезно приняли, но еще любезнее, извинившись, оставили их, а сами заторопились в театр. Это было встречено новыми друзьями, как особая милость от Господа. Альберт Иванович признался в духовном ослаблении, объясняя это многолетним одиночеством и абсолютным отрывом от Слова Божья. Беседу закончили, искренним исповеданием своих грехов, на коленях. Совершили Вечерю Господню, в которой старец не участвовал уже десятилетие.
Один Бог может понять, каким блаженством были наполнены их сердца, а Павел, в слезах, благодарил Господа, что Он удостоил их с Наташей, послужить такому измученному старенькому пилигриму.
Вечеря Господня соединила друзей так, что они, сами того не зная, оказались скрепленными этой дружбой до самой смерти. Расставаясь, Альберт Иванович с Владыкиными согласились иметь, кроме взаимной переписки, и периодические встречи. На следующий день, скрываясь от Магадана, за перевалами, Павел с Наташей признались, что Магадан, ради одного этого старца, стал для них родным.
* * *
Из Магадана в тайгу ехали весь день. Путь лежал среди сопок и через высокие перевалы. Изредка, где-нибудь на мшистых сухих террасах, около речушек, притулившись к самым сопкам, встречались поселки, где удавалось покушать и обогреться чаем. Там, где автобус протискивался по узеньким траншеям, еще уцелевшего снега, Наташа инстинктивно, со вздохом, отпрянув от окошка, прижималась к мужу — все это ей казалось, как во сне. Ведь, в это время, в Ташкенте жители уже наслаждались вишней, абрикосами, черешней и ранней огородной зеленью. К счастью, не более, как через полчаса, машина, минуя суровую панораму Севера, стремительно спустилась вниз с перевала и выехала на пойму; они невольно, полной грудью, вдыхали бодрящий запах хвои, смешанный с ароматом цветущего разнотравья; и, казалось, ноги сами бежали бы к заманчивым кристальным струям горного потока, где всякому так хочется, по-детски, поплескаться в его студеной воде. Иногда дорога пролегала по таким местам, где наблюдательному путешественнику невозможно удержаться от восторга, видя великолепие природы дикого Севера.