В костре начали прогорать дрова и разваливаться в стороны. Женя взял одну из головней, собрал все в кучу и, подумав немного, проговорил:
— Что ж, братья, собрались, видно, мы сюда подавленные, каждый своим горем, и наподобие этого костра, прогорая каждый в своем огне, развалимся, как эти поленья, и затухнем. В сердцах многих наших близких и родных мы, как видно, заживо погребенные. Может, кто-нибудь из них, взглянув на нас в этот час, не нашел бы в сердце своем ничего, кроме осуждения, мы ведь и достойны этого, так как почти все проповедники. Но ведь жив Искупитель наш, и сегодня весь мир отмечает это. Он не осудил Иоанна Крестителя, но ободрил его, не осудил Илью под можжевеловым кустом, но пробудил его, напоил и накормил. Братья! Неужели милость Божья отвернулась от нас? Нет! Этому, мы свидетели сегодня. Что ж, если мы не можем сейчас поделиться проповедью, не может никто из нас горячо помолиться, но есть одно дело, которое мы можем сейчас сделать. Мы можем встать и спеть, известный нам гимн: "Страшно бушует…" и споем его, как можно сердечнее.
Нестройно и невпопад, но действительно сердечно, все, вставши, запели:
Страшно бушует житейское море,
Сильные волны качают ладью;
В ужасе смертном, в отчаянном горе:
"Боже мой, Боже! К Тебе вопию".
С первых же слов слезы показались на глазах отшельников-братьев и, "поправляясь на ходу", они уже стройно заканчивали, потрясаемые чувством умиления:
Сжалься над мною, спаси и помилуй!
С первых дней жизни я страшно борюсь,
Больше бороться уж мне не под силу:
"Боже, помилуй!" — Тебе я молюсь!
К пристани тихой Твоих повелений
Путь мой направь и меня успокой,
И из пучины житейских волнений
К берегу выведи, Боже благой!
Потрясаемый рыданиями, Женя упал на колени и стал молиться:
— Боже! Будь милостив ко мне, грешнику! Будь милостив к братьям моим, ведь Ты знаешь, из какого пекла мы вышли. Ты знаешь, что сотни и тысячи искали и ищут погибели души нашей, и только Ты Один можешь и хочешь поднять и ободрить нас. Пошли нам Ангела, как посылал в Вифезду, но еще дороже — приди и подними нас Сам. Аминь!
— Аминь! — дружно и громко повторили все братья, изливая в слезах душу свою, стоя на коленях вместе с Женей.
— Братья! — вытирая с глаз слезы, вставши, обратился Комаров к своим друзьям, — давайте, по-братски поцелуем друг друга и поздравим с Пасхой: — Христос воскрес!
— Воистину воскрес!!! — отозвались ему окружающие и горячо поцеловали друг друга.
— А теперь я вам спою один стишок, как сумею, как раз к этому случаю; недавно я весь в слезах сочинил его, — и он запел уверенно, с вдохновением:
Птички Божьи, домой собирайтесь,
Вам к отлету настала пора -
С перышек грязь очищайте,
Чтобы легче лететь в небеса.
Припев: Нам домой, нам домой в небеса,
Ведь там наша родина с вами, друзья,
С перышек грязь очищайте,
Чтобы легче лететь в небеса.
Птички Божьи, домой собирайтесь,
Вам к отлету настала пора.
На тимпанах и гуслях играйте,
Чтоб прославилось имя Христа.
Птички Божьи, домой собирайтесь,
Вам к отлету настала пора,
Над равниной земной возвышайтесь,
Чтобы видеть ясней небеса.
Уже со слезами, все вместе с Женей заканчивали дорогим припевом, этот подарок неба — гимн, как они тут же объявили друг перед другом. С этих пор, расходясь с волнующим чувством от пасхального костра, они, если еще не ожили как должно, но несомненно, чувствовали себя родными.
Сразу же после праздника, Комаров с Владыкиным разъехались, на сей раз — в противоположные стороны, но на душе было одно: "Когда и как, Господь посетит нас пробуждением?"
* * *
Женя в письме семье, как только мог, подробно описал обстановку проведенного праздника и кратко познакомил их со своими братьями.
Лида — жена Комарова, с дочкой, жили вместе с Марией Никифоровной — его матерью, в городе Ташкенте. Шел уже седьмой год их разлуки. С христианским постоянством она писала мужу-страдальцу письма, полные нежной любви и ласки. Письма накапливались в порту Находка и приходили, начиная с июня месяца, пачками. Никто, из окружающих Женю, не пользовался таким вниманием со стороны жен, и все, просто с нескрываемой завистью, осматривали каждый, каллиграфически подписанный, конверт милому другу. Многолетняя разлука до крайности истощила обоих. Дочка росла, совершенно не зная отца, а широко оповещать, о таких отверженных людях было страшно, поэтому семьи, молча, терпеливо несли в своих сердцах всю тяжесть опороченной репутации своих мужей, отцов и сыновей.