Чтобы легче лететь в небеса.
И земная, и небесная родина звали его с неудержимой силой к себе. Палатки располагались у самой автотрассы, поэтому от всякой проезжающей мимо автомашины, Павел ожидал для себя какой-либо новости.
Однажды, ранним утром, он пробудился от треска, напоминающего отдаленные орудийные залпы. Павел выскочил из палатки на берег и увидел разгадку взрывов, с восхищением наблюдая за ледоходом на Армани. Толстый лед, от мощного напора подледной воды, трескался с большим шумом и, громоздясь огромными льдинами, на всю тайгу оглашал победоносное наступление весны.
— Господи, как бы я хотел, чтобы с пробуждением весны, совпало мое духовное пробуждение! — воскликнул он.
В работе Владыкина наступил перерыв до тех пор: пока обсохнут долины рек и таежные тропы, реки войдут в свое русло, и изыскателям откроется путь к переходам. Павел занимался подготовкой. В свободное время он выходил на обогретые места, предаваясь воспоминаниям о пережитом. Как-то раз при этом его мысли остановились на Кате. Он понял, что это просто искушение, и, может быть, даже от праздности. Улыбнувшись, он попытался отогнать эти мысли, но как резко они обрывались, так бурно и стремительно овладевали им вновь. Почти десять лет отделяло его от того, как он последний раз уезжал от нее. Но ведь тогда ему было двадцать лет, а теперь шел тридцать первый.
То ли гнетущее одиночество, то ли голос изголодавшейся души по ласке и теплому любовному взгляду, но мысль, неотвязчиво осаждая, привела его к решению: "К прошлому, конечно, возврата нет; будущее не рисовало никакого, хотя бы самого смутного, контура в этом вопросе. Дай-ка, я, просто из любопытства, пошлю телеграфный запрос на начальника милиции о судьбе Кати", — подумал он и, взяв затем клочок бумаги, написал:
"Прошу Вас сообщите о судьбе Рылеевой Екатерины ее семьи расстались восемь лет назад Магадан Усть-Омчуг Полевая Партия Владыкин".
Прочитав написанное, Владыкину стало стыдно за легкомыслие и малодушие, внутренний голос настойчиво твердил: "Не заигрывай с огнем, он спалит тебя".
Поднялась большая борьба в душе, и, в один из приступов осуждения, Павел резко поднялся от стола, схватил текст телеграммы, порвал ее пополам и, выйдя из палатки, бросил на землю. Набежавший ветер подхватил клочья и бросил в близлежащий куст. Но внутренний голос заметил ему: "О нет, таким методом не борятся с искушением, чего не порвал в сердце — на бумаге рвать бесполезно". "Да почему я не порвал? — мысленно возразил себе Павел, — не только порвал, но и "схоронил", да годами жил свободным после того".
"Может быть, порвал, может, схоронил, — продолжал тот же голос, — но разве ты не знаешь? Когда замирает духовное, то плотское оживает"
Эти мысли вначале вспыхнули, как когда-то победоносный энтузиазм остриженного Самсона. Павел решительно шагнул от куста, где трепыхались клочья порванной телеграммы, метнул ногой на них немного мелкого щебня и, отойдя на вершину холмика, сел, облегченно вздохнув и глядя, как под холмом мутная вода весеннего паводка уносила к морю плиты поломанного льда.
— Вот так бы и меня… — проговорил он, глядя на шумный весенний разлив. Мысли одна за другой, как обломки льда, проплывали перед ним: его покаяние и с ним — образ отца с матерью… свидетельство на заводе… арест… сражение в кабинете следователя… тюрьма и ее обитатели… милые лица деда Архипа с Марией… журчащий "Хораф" возле первой фаланги, потом Каплина Зинаида, ее покаяние и смерть. После нее, почему-то расталкивая все эти образы, вклинились одна за другой блудницы, и мысль, как на прочном якоре, остановилась на Кате: смуглый овал ее лица, взаимные признания в любви, их решения, затем — почему-то грязная лужа, мимо которой он обвел ее, проливной дождик, и она, стоящая на перроне, потом разрыв…
— Да, а все-таки — это была первая взрослая любовь, — заключил Владыкин и, глубоко вздохнув, поднялся и возвратился к палатке. По дороге он взглянул на куст, под ним, прижатый щебнем, трепыхался клочок порванной телеграммы.
Павел достал его, стряхнул от пыли, бережно расправил, войдя в палатку, и положил на стол. Без промедления, он на новом листе восстановил содержание. На сей раз запечатал конверт, с просьбой в отдел: немедленно отправить его по адресу. Затем прошелся несколько раз по палатке и, глядя на конверт, ощутил в душе опять какую-то смутную тревогу.
— Да, видно, Господь совсем оставил меня, я безволен.
В это время на трассе остановилась автомашина, а через несколько минут в палатку, с обычной своей добродушной улыбкой, вошел начальник отдела.
— Ну, вот, Павел Петрович, я к вам в гости, — начал он, садясь на кровать.