— Да что-шь сказать? Ждать мне, касатка, некогда: у меня дети остались дома малыя, а вы вот разрешитя мне вещи у вас оставить и выведитя, да покажитя хоть путь-дорогу, где его искать, — попросила Луша.
Хозяйка оказалась из верующих и охотно отозвалась на ее просьбу, поэтому они немедля собрались в путь, и Луша взяла с собою лишь только часть груза. Подведя к обрыву, хозяйка показала им, куда идти, и они торопливо спустились вниз, к переправе через реку. Небольшой пароход перевозил через рукав С. Двины на другую сторону, где в основном и ютились ссыльные. На нем они перебрались на другой берег.
Там парню долго пришлось разыскивать контору, и, наконец, он нашел, что надо.
Оказалось, что Петра Никитовича поместили в верстах 5-ти за лесом, в деревне, и дали точный адрес и номер дома, а Кухтин жил в другом конце города. На берегу парень расстался с Лушей и с тем же пароходом возвратился в город разыскивать своего отца, а она, взвалив мешок на спину, направилась в лес, куда ей указали.
По дороге ей попадались оборванные, изможденные ссыльные, работавшие в лесу. Никакая женщина в нормальное время не отважилась бы идти в неизвестную лесную чащу, в гущу этих голодных несчастных людей, да еще на ночь. Но Луше некогда было подумать о себе, одна лишь мысль все сильнее и сильнее овладевала ее душой: "Где он здесь, в этих дебрях, и жив ли?" Веревки от мешка так больно резали плечи, ноги обутые в простые мужицкие ботинки, в тоненьких чулках ныли неизвестно от чего. Зайдя в чащобу, Луша стала одного за другим спрашивать у ссыльных о нужной деревне, но люди, пожимая плечами, или совсем не знали, или, что еще хуже, показывали сбивчиво, неопределенно.
Тайга посерела от надвигающихся сумерек, дороги не было, а тропинки, от штабеля к штабелю, по неглубокому снегу только путали ее. Наконец, она решилась идти прямо по целику. Густые заросли больно царапали руки, цепляясь за одежду и платок. Ноги или проваливались сквозь тонкую пленку льда в болото, или непослушно спотыкались о корявые запорошенные валежины.
Не один уже раз приходилось больно падать на коленки, неожиданно спотыкаясь, через предательски запорошенные снегом, сучлявые бревна. Несколько раз веревку на плече приходилось сдвигать с уже натертого рубца, которая через минуту опять непокорно ложилась на прежнее место. Где-то уж близко подходило и отчаяние: "Выберусь ли, или где-нибудь здесь, на этой ужасной чужбине, может быть, невдалеке от могилы мужа, упаду и я? — пугали леденящие душу ужасные мысли. — А, может быть, еще жив? А как там малютки? Надо идти", — и она шла…
У небольшого костра грелись ссыльные. Луша подошла к ним и голосом, дрожащим от обиды и горечи, спросила их:
— Мужики, я из сил выбилась, ищу маво ссыльного мужа, он лежить больной в деревне П., может быть, вы знаетя, как выйти на эту деревню?
Зрелище было потрясающее: перед ними стояла женщина с большим мешком за спиной. Из-под сбившегося на бок полушалка, непокорно торчали в беспорядке волосы. Руки, в кровавых ссадинах, беспомощно висели, как плети. Разбросанные по неглубокому снежному следу, ярко пестрели бисеринки застывшей крови. Сквозь прилипший к чулкам снег просачивалась кровь. Умоляющий взгляд Луши, и весь ее вид привел в содрогание сидящих мужиков.
Один за другим они молча встали перед ней, как бы в каком-то благоговении, и самый старший из них глухо проговорил, глядя Луше в глаза:
— Да, голубушка, лишь немногие из наших жен способны на такой великий подвиг. Я первый раз в жизни встречаю такое! Ну что ж, Бог тебя приведет к твоему мужу, а любовь твоя поднимет с постели. Деревни этой мы не знаем, их поблизости много, мы ведь тоже, как твой муж, здесь на чужбине, а вон, на окраине леса, стоит кузница, кузнецы в ней местные, они тебе уж, наверняка, покажут.
Луша, успокоенная, пошла по указанному направлению, проваливаясь в снег.
Ссыльные мужчины долго еще стояли молча, каждый объятый своей думой, глядели, как согнутая от груза женщина, пошатываясь, пробиралась вперед.
Старший из них, взглянул на ее след, пригнулся и, встав рядом на колени, что-то бережно собрал в пригоршню. Затем, поднеся к лицу, поднял голову вслед Луше и произнес, как бы про себя, глядя на застывшие капельки крови в руке:
— Вот они где подтвердились, кровью написанные строки:
В пустыне греховной земной,
Где неправды гнетущий обман,
Я к Отчизне иду неземной