Когда ложились спать, Сара поставила будильник на шесть, чтобы успеть приготовить начинку для индейки. Агнес тоже не собиралась долго спать, но Саре хотелось самой зажарить индейку – еще один прощальный подарок, да к тому же это была семейная традиция.
Погасили свет, Сара спокойно лежала и прислушивалась к дыханию мужа. Она знала, что тот не спит, и легко могла догадаться, о чем думает. В последние две недели Олли был сам не свой. Они спорили, плакали, рассуждали, беседовали, но Сара знала, что поступает правильно, для себя во всяком случае. А теперь главным ее желанием было преодолеть все это, начать свою новую жизнь, уехать, отрешиться от них и от боли, которую – она это знала – причиняет Оливеру.
– Я бы предпочла, чтобы ты не вел себя так, словно я уезжаю навсегда.
Ее голос звучал мягко.
– А разве это не так?
В голосе Оливера сквозила такая печаль, она не могла этого вынести.
– Я же сказала тебе. Я буду приезжать домой по возможности на каждый уик-энд, да и каникул там очень много.
– И как долго это будет продолжаться, по-твоему? Нельзя ездить туда-сюда и заниматься в то же время. Мне непонятно, как это у тебя получится.
За последние две недели он говорил это уже тысячу раз. В мыслях он искал другую причину – какой-то свой промах или недосмотр, что могло стать поводом. Не могла же она вот так просто, ни с того ни с сего, захотеть начать другую жизнь, без него, если в самом деле его любила.
– Может, когда все уже будет позади, ты найдешь смысл в моем теперешнем поступке и оценишь его положительно, если в итоге я буду что-то собой представлять. В таком случае игра будет стоить свеч.
– Я и так ценю тебя. И всегда ценил.
Оливер повернулся, чтобы посмотреть на нее при свете луны. Сара казалась ему такой же очаровательной, как всегда, если не более, перспектива потерять ее напоминала о том, как он ее любит. Ему жаль было детей, которые еще не знали того, что знал он.
– Когда именно ты собираешься сказать детям?
– Я думаю, завтра вечером, когда уедут твои родители.
– Рождество будет испорчено.
– Мне кажется, больше ждать нельзя. Дети знают, что что-то грядет. Мел всю неделю задавала мне наводящие вопросы, а Бенджамин куда-то уходил. Он всегда так реагирует, когда дома возникают проблемы.
– Как, по-твоему, они воспримут эту новость?
– Как мы, наверное. Будут напуганы, обижены, может, взволнованы, как я. Думаю, Бенджамин и Мел поймут. Вот за Сэма я немного боюсь. – Слова Сары звучали мягко, потом она повернулась к Олли, ласково взяла его руку. Ее голос дрожал, когда она снова заговорила, думая об их младшем ребенке. – Позаботься о нем, Олли... В тебе он нуждается больше, чем во мне.
– В тебе он тоже нуждается. Я вижу его всего пару часов в день, да и говорим мы только о футболе, бейсболе и домашних заданиях.
– Это только начало. Может, теперь вы все сблизитесь.
– Я думал, что мы близки.
Особенно больно было сознавать этот факт. Он думал, что у них есть все. Идеальная семья. Идеальная жизнь. Идеальный брак. Теперь же оказалось, что он не дал ей всего, что она желала, и это было обидно.
– Я всегда думал, что между нами все в порядке... Я не знал, как ты относишься ко всему этому... То есть... ну, я знал, когда ты была беременна, но всегда думал, что потом, и даже до рождения Сэма, ты была счастлива.
– Я была... бывала... Я просто хотела чего-то, что ты не мог мне дать. Оно должно прийти изнутри, и, по-моему, я никогда этого так и не обрела.
Сара корила себя за то, что Олли испытывает из-за нее чувство неполноценности. Он всегда был идеальным мужем.
– А если не обретешь и в этот раз?
– Наверное, тогда сдамся.
Но она знала, что обретет это «что-то». Отчасти это уже произошло. Одно лишь принятие решения уже изменило ее.
– Я думаю, ты могла бы обрести это прямо здесь. Вероятно, тебе просто требовалось больше свободы.
Она придвинулась ближе к нему в их просторной, удобной кровати. Оливер обнял ее.
– У меня было столько свободы, сколько хотелось. Я просто не знала, что с ней делать.
– Ох, маленькая...
Он уткнулся лицом ей в волосы, и его глаза снова наполнились слезами, а когда Сара положила ему голову на грудь, он понял, что она тоже плачет, и почувствовал, как вздрагивают ее плечи.
– Почему мы это делаем? Неужели нельзя просто повернуть время на две недели вспять и забыть о случившемся?
Сара сквозь слезы покачала головой и посмотрела на него.
– Думаю, нет. Я бы всегда потом жалела об упущенной, возможности. Я вернусь... Обещаю... Клянусь тебе. Я слишком тебя люблю, чтобы не сдержать обещание.
Но внутреннее чутье подсказывало Оливеру, что ее словам не суждено сбыться. Надежнее было бы оставить ее дома, не пускать. А раз она уедет, все может случиться.
Они долго лежали, крепко обнявшись. Их лица соприкасались, губы время от времени сливались в поцелуе. Наконец его влечение к ней победило. Впервые за две недели он взял ее, и сделал это с давно позабытой страстью. В их любовном акте было какое-то ранее неведомое им отчаяние, была жажда, боязнь одиночества, неутолимая похоть. Сара это тоже чувствовала, как и вину, сожаление, грусть, охватившие ее в момент обоюдного наивысшего наслаждения. Потом они лежали и целовались, пока Олли не заснул в ее объятиях... Оливер... юноша, которого она когда-то полюбила, а теперь мужчина... любовь, которая началась и могла закончиться в Гарварде.