Вы помните, как лет в двадцать просыпались в хорошем настроении? Ощущая беспричинную радость бытия, даже если денег было в обрез и проблем навалом. Но при этом где-то там, очень скоро обязательно ждало хорошее (или так тогда казалось: стоит поднапрячься и все мечты сбудутся. Ну, почти. Ведь это ощущение чудес за поворотом – оно же неспроста!).
А потом чем чаще случался недосып, тем унылей (и даже невыносимей) стало всё казаться. Депривация сна – изощренная пытка, превращающая людей в совсем другие существа. А еще то прежнее чувство, что жизнь хороша (несмотря на) тесно связано с общим состоянием здоровья и уровнем гормонов счастья, серотонина и прочих. Допамина, например – это гормон радости от достижения поставленной цели. Но если, как ты ни бейся, цель не достигается, или достигнутое адскими усилиями приносит лишь минутную эйфорию, ты рано или поздно начинаешь думать: «А стоит ли рвать задницу?». Сперва это относится только к этой цели, и такие размышления даже на пользу, так как делают осмотрительней и мудрей. Но потом начинаешь думать так о всё большем. И вот ты уже не принимаешь участия в очередном конкурсе, не посылаешь резюме-заявки-проекты на очередной клич по поиску талантов (а зачем? Все равно пришлют тысячи, а их не прочтут или сопрут, а победят свои), не отвечаешь улыбкой на улыбку незнакомца. А сверлишь его настороженно: чего тебе от меня надо? И ты тоже нае…ть хочешь? Урвать от меня кусок нахаляву? И если не вышло никому тебя обидеть-задеть-надуть, то день как бы удался.
Я помню, что приносило мне самое большое удовольствие в последние годы: прийти домой из тьмы и холода, скинуть мокрые ледяные ботинки, принять душ и ощутить кайф от горячего чая с домашней едой (любой). Или даже недомашней – потому что голодная. Кто-то скажет, что это тоже игра гормонов, тот же серотонин выделяется при насыщении. Но тут дело в более тонких вещах: в свете после тьмы, тепле и уюте после противной мороси и пробежки по мокрому льду. В ощущении безопасности (наконец) после жути, таящейся во мраке.
Минувшей ночью я (впервые за долгое время) проспала 7 часов. И утром поймала себя на мысли, что все еще поправимо: и то, и это. А еще – наконец – позвоночник после перелома не болит! И в целом здоровье для моих лет очень даже ничего. Если им заняться, то это отразиться и на продуктивности, и на самочувствии. Мне вдруг отчаянно захотелось вновь просыпаться с ощущением радости. У меня же еще полжизни впереди! Рано ставить крест на ней и на себе! Столько всего еще можно успеть. Даже если что-то не сбудется, а другое сбудется не так, как первоначально представлялось. Ну и что! Тем более, что теперь меня подстрахует жизненный опыт. Главное, не давать ему себя стреножить!
Я подумала, что хочу приготовить печеную картошку и снова ощутила радость, основательно позабытую. И вспомнила, как в детстве ждала с нетерпением у костра, когда кто-то из старших достанет тебе обугленный кругляшок. Это было такое наслаждение!
Или булки: в младших классах мы шли из школы, покупали обычный батон, ели прямо на улице, отрывая куски. Как же нам было здорово! Но обязательно рано или поздно кто-то встанет у тебя на пути: «Есть на улице неприлично». И в другой раз, даже если булка мягкая и чудесно пахнет, ты уже не сможешь радоваться свободно, как раньше: утоляешь голод, нервно озираясь по сторонам – чтоб опять не придрались, не окрикнули, не пристыдили. Эти убиватели чужой радости – чем она им мешала?! Это что, месть за то, что им самим паршиво на душе? Надо всем нагадить, чтобы медом не казалось?
Как-то я увидела в поезде девочку лет двух: она с блаженством на лице кружилась в общем проходе под парящей в воздухе пушинкой от подушки. Я тогда вдруг вспомнила, как тоже радовалась в детстве всякой ерунде.
(все фото в тексте и на обложке – прекрасного фотографа Аси Абуэльуакар)
Например, с восторгом бегала среди высокой травы, воображая, что это настоящие дикие джунгли. Или ничего не воображая, просто с удовольствием вдыхая свежий запах и прыгая, как щенок, чтобы ощущение счастья стало сильнее: мне так нравилось прыгать и бегать!
А тогда в поезде мне захотелось защитить эту девочку, чтобы ее не задели, не толкнули снующие мимо люди. К счастью, появилась ее мать и мягко отвлекла ребенка. Я тогда порадовалась за малышку: мама не одернула ее, не обсмеяла, не рявкнула, как обычно поступал мой отец.
Еще помню, как второклашками мы покупали сушеную воблу в отделе для алкашей и ели ее на качелях, смеясь и глядя на звезды. Они дружески подмигивали с далеких вершин. А нам было так хорошо! Мы не хотели домой, несмотря на мороз: мы были вместе, как мушкетеры, и звезды в вышине не скандалили. Природный холод, даже там на Крайнем Севере, совсем не так страшен, как домашний холодильник или пекло…