Подводы покатились мимо овощехранилища, мимо фермы, перевалили через водосточную канавину и свернули в лесок — всё, теперь только ждать. Маруся сложила руки на груди, замерла.
Сзади подошёл Васька Большаков, дыхнул самогоном:
— Тебя, говорят, с топанским шварёнком видали?
Маруся повела плечом, отстраняясь, и проговорила хрипло:
— Может и видали.
— Ну так я ему ноги-то выдеру!
— Может и выдерешь.
Васька засопел, не зная, что ответить. По скулам поползли красные пятна, глаза помутнели как у бодливого бычка, того и гляди побежит в Топан правды искать, и Маруся сказала быстро:
— Отступись, он тоже уходит, может, и выдирать не придётся.
Сказала и подумала: а и в самом деле, как там сложится? Война же. Всяко кого-то убьют или покалечат. Если кого из сельчан, не дай Бог, тьфу-тьфу… ведь жалко. Тётка Настя вон как о своём печётся. Или Кольшу, недотёпу этого. Шварёнок… Неужто и впрямь по-настоящему?
Подскочила Татьяна, повисла на шее.
— Марусь, — зашептала жарко, — а Санька сказал, что мне тоже ёлку прибьёт, — и, помолчав, добавила. — Когда забирать станут… Я тут вот что подумала: провожать-то как его будем? Гармонистов больше не осталось.
Какие гармонисты? Маруся опешила: одних проводить не успели, она уж других в путь снаряжает.
— Тебе что, песен захотелось? Так на ложках себе подыграй.
— Я ж взаправду…
— Так и я не вру. Знаешь, иди-ка ты лучше воды в баню натаскай. Глядишь, дурь всякая в голову боле не полезет.
Татьяна надула щёки, убежала. Обиделась. Но обида тут не к месту, время песен да гуляний прошло, ныне о другом думать надо.
— …всех мужиков позабирают, — услышала Маруся, и следом, будто украдкой, тихий голос старой Ёнихи:
— На Светлояр, бабы, идите. Кто вкруг Светлояра трижды на коленях оползёт, у тех мужики непременно вернутся. Правду говорю. Не оставит Господь их милостью своею, убережёт и от пули, и от лиха человеческого, и от недуга тяжёлого.
— Врёшь, — мотнул головой Большаков. — Ты этот… как его… опий. Опий ты. Шла прочь…
Но его остудили.
— Сам бы ты шёл, Василий. Надулся самогону. Слова путного вымолвить не можешь.
— Так на ём бронь, ему война побоку.
— Да не, ему Манька Ходова ходу дала, вот он и злыдится.
Васька пробовал сказать что-то в ответ, что-то обидное, злое, но от него отмахнулись, а Ёниха продолжала увещевать:
— Озеро сие свято, ибо Богородица Милующая след там свой на камне оставила, и след сей есть правда Божия. Идите бабы.
Маруся поморщилась недоверчиво. Была она на Светлояре, бабушка водила. Сказывала: вода в озере святая, благодатная. Вода там и вправду хорошая, сколь её в бутыли не держи, а она не цветёт и не тухнет. В тот раз они много её набрали, насилу донесли. А ещё бабушка сказывала, что под водой град лежит, и в особо ясные дни слышен колокольный звон — чистый и сладостный, будто слеза Господня. Но про то, чтоб ползать бабушка не говорила… Хотя может и не врёт Ёниха, не проверял же никто, и если дале так пойдёт, то в самом деле… Поможет — не поможет увидим, но душе всяко спокойнее будет. А кожа на коленях новая нарастёт…
Она сидела на кровати за печкой, щурилась на негнущиеся пальцы и перечисляла:
— Двое у Румянцевых, двое у Родионовых. Рябинин Вася, Полунин, Громов… У Кузнецовых четверо, ни один потом не вернулся. Макаров Никандр, Макаров Саня, Колосовы один. Рябинин дядя Паша, это уже по тому порядку. Пигалёв Лёня, Зеленцовых трое, Байдаковы, Седунов Григорий с сынами. Братья мои Ваня и Миша Ходовы… Много их ушло, много, девяносто шесть мужиков. А вернулись… кто… Саня Макаров вернулся, Лёня Пигалёв, Ваня Родионов. Деда своего не считай, он из Топана, топанский. У них в Топане на ту войну свой счёт.
Кубышки для Лёльки
Лёлька стоит у калитки улыбчивая, лёгкая, в коротком зелёном платьице, за которое вчера я обзывал её лягушкой. Но сегодня она кажется хрупкой и прозрачной, и я могу поклясться, что сквозь неё видно и траву, и лес на задворках, и поднимающееся над песчаным холмом солнце. Я смотрю на Лёльку и понимаю, что такой, как сейчас, я не видел её никогда, и я ловлю это незнакомое ощущение глазами и не знаю радоваться или бояться.
Наверное, бояться, потому что Лёлька вдруг делает шаг вперёд и щиплет меня за руку.
— Тём, уснул что ли? Мы же договорились! Забыл?
Ах, да… Я встряхиваю головой. Вчера мы договорились, что пойдём на ближний затон собирать кубышки. Собирать, разумеется, буду я, не полезет же Лёлька в воду, зато потом она сплетёт венок, и это станет для неё лучшим подарком на день рождения.