Он встряхивает бутылку, пьёт, несколько капель падает на подбородок и по рыжей щетине скатываются к шее. Запах спирта перебивает запах дождя, и я возмущённо отступаю назад. Неправда, нельзя так думать — краски остались, надо лишь вновь их увидеть: съездить куда-нибудь вдвоём, встретить рассвет, постоять под дождём, промокнуть и прижаться друг к другу, согреться. И краски вернутся, обязательно вернутся. Но мужчина не хочет этого слышать; он допивает коньяк, ставит бутылку на асфальт.
— Вы так приятно молчите. Моя мама также молчала. Не потому что не могла говорить — не хотела. Отец злился, а мне нравилось. Я садился возле неё на диван, она обнимала меня, гладила по голове, и мы часами сидели и слушали, как вокруг нас звучит жизнь. Это как театр: скрип половиц, шорох в углу, ходики на стене. У каждого звука своя роль и свои особенные голоса — тонкие, душевные, а порой нереальные. Вы только представьте!
Его глаза вдруг вспыхивают, пробегают по мне: по рукам, плечам, лицу. Он уже не похож на старую игрушку — мишка уходит и вместо него появляется озорной улыбчивый Петрушка. Весёлый кривляка! Я невольно проникаюсь его озорством, и мне тоже хочется улыбнуться, и я улыбаюсь; хочется топнуть ногой по луже и крикнуть громко-громко: Дождик, я тебя люблю! Всё как в театре — искренно и непринуждённо.
Но эта весёлость длится недолго, минуту. Мужчина вздыхает, на лицо накатывает серость.
— Я никого не хотел обидеть. Никого. Однако всё случается помимо нашего желания. Обида капает из глаз, из слов, прощальный жест — и ты остаёшься один. Удивительно: первое время ты спокоен и даже рад. Ты чувствуешь облегчение, дышишь свободно и думаешь: наконец-то! Но это обман. Отсутствие кого-то близкого, того, кто всегда рядом, сначала вызывает озабоченность, потом тревогу, а потом и вовсе начинает угнетать. Ты оглядываешься, пытаешься завязать новые знакомства, заводишь, но построить жизнь с человеком изначально чужим нельзя. Невозможно… И всё опять сводится к прежним разочарованиям и упрёкам.
Он уже не видит меня, он говорит сам с собой и для себя; его голова опускается, взгляд замирает на пустой бутылке.
— А потом ты привыкаешь. Ты привыкаешь, и тебе кажется, что всё должно быть именно так и ничего другого не надо. На новых знакомых ты смотришь с опаской, на старых — с недоверием. Ты закрываешь двери, не подходишь к телефону, не отвечаешь на письма. Твоё общение ограничивается начальником на работе и продавщицей в магазине, и даже телевизор не хочется включать.
Он замолкает, смотрит долго перед собой, словно вспоминает что-то, потом говорит удручённо:
— И больше ничего. — Поднимает воротник пальто, прячет руки в карманы, втягивает голову в плечи. Его глаза пусты, лицо расслаблено. Из груди вырывается хрип…
Дождь стучит меня по плечу, он устал топтаться на месте и слушать слова, он хочет идти дальше. Я согласна — этот разговор лишь тратит наше время — подставляю ему руки и позволяю увести себя. Мы идём по аллее, нам хорошо вместе. Мы как прежде молчим, и только звук наших шагов ложится на асфальт неровными штрихами: кап, кап, кап-кап, кап…
Переписчик
…Отъ младєнчєстважъ научися божєствєнному писанію, позна ветхій и новый зав ѣ тъ, и восхот ѣ во иноческій чинъ облєщися. Родитєли жє єя нєдаша єй жєланія своєго исполнити, но пріобщиша ю законному браку двуюнадєсятну л ѣ тъ сущу, завышєрєчєнного князя андрєя константіновича суждалскаго и нижегородскаго. Во брац ѣ ж є …кхе… богоугодно живый, славы суєтнаго свѣта сєго нивочтожє вмѣняшє. Прилѣжашє нєлицємѣрному посту, и… кхе-кхе… красному воздєржанію, умилной молитвѣ, и нєоскудной… кхе… простыл… милостинѣ… простыл, видать… кхе…
Зачем только послушал… Ушицы, вишь, захотел… Он-то сам посуху, а меня в воду погнал. А кто ж опосля Ильина дни в воду лезет?.. Оплошал, оплошал. Нет, не моё то дело. Господь каждому его ипостась с рождения назначил и каждому занятье свое определил: иноку Петру рыбу ловить, отцу Никодиму законы блюсти, а мне летописи переписывать. Да.
…воспр і ят ѣ нищелюб іє . И само є ч є стно є т ѣ ло сво є изсусаш є … кхе-кхе… Не ко времени, не ко времени отец Феодор в Подновье отправился. Ох не ко времени. Когда вот теперь обернётся? Надо-ть будет ещё разок к ему наведать, после вечери. Авось воротится. А то хворь эта сатанинска в могилу прежде срока сведёть. Прошлой осенью инок Микула тако же занедужил: загорячился, кровью харкал — а отец Феодор возьми да излечи хворь евонную. Да-а-а, знатный травознатец отец Феодор, даром что за снадобьями его со всей округи люд грешный идёть. И монастырю от того выгода… кхе… Отец Ондрей в большом почёте отца Феодора держит, и лишний кусок за трапезой подкладывает, и медку на праздник с послушником шлёт. Хотя с другого боку, не так уж и часто хвори нас одолевають. А вот список с летописи сделать, да так, чтоб слово в слово и ни буквицы не порушить — такое не кажному под силу. Однако ж отец Ондрей медку мне на праздник не прислал.