— Отвару? — опешил воевода, но тут же оправился. — Спасибо, хозяюшка. Рад бы за гостя тебе быть, да не ко времени, — сунул руку под плащ, вынул морковину и присел на корточки. — Вот гостинец тебе за приветливость. Она сладенькая. Съешь, и станешь такой же краснощёкой красавицей.
— Благодарствуйте, — Дарёнка схватила морковь и крепко сжала её в кулачке.
Корноух встал, повернулся к рябому.
— Не надумали?
— Ступай, воевода, с Богом.
— Что ж… А надумаете, так идите прямиком на Ложву. Там полки собираем.
И пошёл к соседнему костру.
— Ишь ты, сподобился, гость нежданный, — в спину ему пробурчал старик. — О прошлый год со своими дармоедами наехал в село, едва не всех кур перебили. Да ещё похвалялись, дескать, теперича любого татя от Рязани отвадим. Вот и отваживай!
— Ладно те ругаться, — услышал Матвейка хриплый голос. — Чай, не на соседский усад грядки полоть зовут.
Говоривший сидел по ту сторону костра, и рассмотреть его мочи не было, но по голосу человек был явно поживший.
— А тебе-то, Плешка, и помолчать кстати, — лениво отмахнулся старик. — А уж коли хоробр так, то и шёл бы в ихно ополченье. Там этаких дурней в самый раз ждут.
— И пошёл бы, кабы вмоготу было. За землю любезную грех не постоять.
Старик усмехнулся.
— За землю, придумал же. То княжьи слова да боярски. Им терять есть что, вот и бают про землю. А нам всё одно кому бор давать — этим али иным. Пахарь всем нужен.
— Что ж ты побёг тоды с печки-то, пахарь? Никто б тя не тронул, коли нужный такой. Да исшо людей за собой потянул.
Последние слова старик воспринял с обидой.
— А ну тебя… Ишь ты, сказал как… побёг я… И не побёг вовсе. Лихолетье таки переждать надо, поначалу-то кто разберёт, пахарь ты али не пахарь. Время пройти должно. А ты сразу — побёг…
В спор никто не встревал, только рябой скривил губы, мол, опять за своё принялись, видно часто двое эти меж собой цеплялись. Матвейка тоже молчал, хотя сказать было что. Оно, конечно, правда, землю свою от татя хранить надобно. Несправедливо, когда чужаки на двор твой входят и что по нраву хватать начинают. Тут хошь не хошь, а вилы сами в руки просятся. Гнать таких со двора…
— А пусть даже не землю, пусть иное что, — глухо ворчал, не унимался Плешка. — Опять же жёнок своих оборонить, деток. Могилки отчие. Их-то на кого покинуть?
— Ты исшо дядьёв помяни да тёток. Да лешего с русалками.
— А и помяну.
— А и помяни! Думашь, плешивая твоя голова, у меня аль у иных в грудине не тянет? Исшо как тянет. Да токмо от беды краем идти надобно! Не напрямки лезть, аки дурак на рожны, а боком обойти. Тоды и помирать не надо, и жёнок с детишками сберегчи можно. Стены-то вкруг городов пошто возводили?
— А сраму не боишьси? Люди всё упомнют: и кто на рожны шёл, и кто боком ходил. И такоже дале поминать станут.
Старик взял со снега чашу, поднёс к губам.
— Пусть помнют, — хлебнул. — Нам тоды уж не жить.
Сзади подобралась Дарёнка, потянула за рукав. Матвейка поднял дочь, усадил на колени.
— Озябла?
— Не, — мотнула головёнкой, и зашептала в ухо. — Тятечка, а истину тот дядя баял, что я теперича красавицей буду? Я ту морковинку съела.
— Истину, как же иначе. Вырасти токмо.
— Вырасту, — пообещала Дарёнка.
— Тоды спать ложись. Давай-ка с мамкой в сани, я вас овчиной укрою.
— А ты тоже ляжешь? Нам с матушкой без тебя боязно.
— И я тож.
Матвейка отнёс дочь к саням, положил жене под бок, сам лёг рядом, натянул овчину на голову. Спорщики у костра утихомирились, только Плешка ещё бубнил что-то под нос, но потом и он замолчал.
Стан замирал, отходил ко сну: кто в сани забрался, кто возле костра устроился. Разговоры стихли — тишина — лишь скотина вздыхала тревожно да собаки брехали исподволь на отзывчивую темноту.
Матвейка прислушался к дыханию дочери: чистое. Прошлой ночью показалось — хрипит; студёно на воле, не подхватила бы лихоманку. Но нет, обошлось. Слава Богу. А старик… старик может и прав. Пахарь всем нужен, и земля тут не причём. Князь-то на что? Обещался беречь — береги, а коли не можешь, так ступай прочь. А то шлют воевод всяких, дескать, выручайте. Выручай, ишь. Нам до ваших бед дела нету, со своими бы справиться. А будут силой напирать да забижать зря, так мы на подъём легки. Не впервой. Леса за Окою великие, никто не сыщет… спрячемся…
…от беды, от лихоманки, от беса с помелом, от лешего. Вот они… Кони седые глазастые с возом хлопьев снежных. Ударили копытами по небу, рассыпали хлопья, и запела метель как некогда бабушка: «С гуся вода, с Матвеюшки худоба. Отколь гуси пришли — туды и подте…». Чистым по белому, блистающим до небес… Рано…