Подобная инициатива партнера была для меня в новинку. Обычно это я ласкал понравившуюся девушку, а она отвечала на мои ласки. Я первым дотрагивался, первым целовал, первым начинал избавлять нас от одежды.
Но здесь, с Завулоном, смена ролей была настолько естественна, что я даже не испытал потребности перехватить ведущую роль на себя. Лишь послушно приоткрыл губы и облизнул его пальцы, впустил их в рот. Кожа была с едва уловимым солоноватым привкусом, очень даже приятная на вкус. Вот только… слишком двусмысленно было вот так смотреть на него снизу вверх, посасывая пальцы. То есть, я бы даже сказал: недвусмысленно.
Поразительно: ни вчера, ни этим утром, узнав о предполагаемом партнерстве, я не представлял нас с Завулоном в постели. Не гадал, какими окажутся его прикосновения: легкими и нежными или требовательными, почти грубыми. Не задумывался, кто из нас кого поимеет. То есть, фигурально-то понятно, у меня нет ни шанса, а вот буквально… позволит ли Завулон мне взять себя. А я? Сколь многое позволю ему я?
Почему-то, отправляясь сюда, я думал, что нам предстоят долгие разговоры, напряженное противостояние. Что Завулон будет играть словами, а я — пытаться уловить в них скрытый смысл и все возможные оттенки недосказанности и правды. Я опасался, что растеряюсь, что буду чувствовать себя наедине с ним неловко, так, как это бывало прежде, когда я еще не знал причин его поведения. Когда его весьма откровенные домогательства списывал на желание поиздеваться, на игры сытого кота с глупой мышью.
И уж точно я не ожидал столь стремительного перехода к ласкам. А собственно, почему? Ведь и на поле под Рузой, освобождая меня от паутины хаюда, Завулон лапал меня весьма откровенно. Да и вообще, не раз повторял, что находит меня привлекательным.
А я? Если оставить в стороне размышления, связанные с проклятием и предназначением, хочу ли его я? Еще этим утром я бы ответил «нет». Я воспринимал его как могущественного противника, как того, чьим интригам нужно противостоять, но не как объект сексуального желания.
Тем удивительнее было сейчас осознавать, что я все же хочу его. Хочу попробовать на вкус эти тонкие губы, хочу заставить потемнеть от страсти эти полные извечной тоски глаза. Хочу раздразнить, спровоцировать, прощупать границы его знаменитого самоконтроля.
Я выпустил пальцы Завулона изо рта, слегка подвинулся назад вместе с креслом и встал на ноги. Завулон опустил руки и тоже сделал полшага назад. На его лице не отражалось ни малейших эмоций, и все же я видел: он возбужден. Еще как возбужден! Легкие летние брюки не могли скрыть эрекцию, да и расширенные зрачки его выдавали.
Но нужно отдать ему должное: он не давил, ни коим образом не настаивал. Но оно и понятно. Ведь ему от меня нужен отнюдь не одноразовый секс.
Наверное, любой другой Светлый на моем месте сейчас «пылал бы праведным гневом», как довольно точно выразился Завулон. Но я взрослел в интересную эпоху. Конец восьмидесятых и начало девяностых было временем абсолютной свободы, я бы даже сказал, вседозволенности. У меня не было всех тех предубеждений, что у моих старших коллег. И сейчас… сейчас я не хотел упустить момент.
Я сделал шаг Завулону навстречу. Стремительно сократил между нами расстояние, пристально глядя ему в глаза. Легкое удивление в его взгляде почти моментально сменилось пониманием. Я подошел к нему вплотную, приблизил губы к его губам. Но в последний момент почему-то промедлил: то ли дразня, то ли искренне не решаясь поцеловать первым. Даже в этот момент я не забывал о разнице в нашем статусе, опыте, силе. Было бы неловко его домогаться, если бы он решил сохранять между нами дистанцию.
Но, к счастью, Завулон меня понял правильно. Накрыл мои губы своими, втянул в жадный и страстный поцелуй. И если до этого все его ласки были нежными и осторожными, то этот поцелуй был их полной противоположностью. Он сразу ворвался языком в мой рот, заявляя свои права, свое собственничество. И я, несколько растерявшийся поначалу от его напора, вскоре принялся отвечать ему. Наши языки устремлялись навстречу друг другу в извечном танце-борьбе, то сталкиваясь, то отступая, впуская «противника» в рот, позволяя коснуться зубов и неба. По всему моему телу будто пробежал ток, будя ощущения, которые я раньше ни с кем не испытывал. Да и не позволил бы себе испытать рядом со слабой и хрупкой женщиной.
Завулон болезненно ухватил меня за волосы на затылке, но это лишь придало остроты ощущениям, и я с силой стиснул его предплечья в ответ. Это было так здорово: не сдерживаться, не бояться, что завтра на хрупком теле появятся синяки, за которые тебе выедят мозг. Одной рукой я скользнул по его спине вдоль позвоночника, огладил лопатки и крепкие плечи, спустил руку вниз, выпростал его рубашку из брюк. Коснулся горячей и нежной кожи на пояснице.
Он тут же испустил звук, похожий на одобрительный взрык, с силой сжал зубами мою губу, прокусывая ее до крови. Тут же зализал, втиснул колено мне между ног, бедром надавил на пах, вызывая легкий болезненный стон. Довольно сильно толкнул, заставляя попятиться, но не разорвал объятий, последовал за мной, шаг-в-шаг, как партнер в страстном танго. Так мы и двигались назад словно некое четвероногое существо, пока моя спина не коснулась стены.
Завулон тут же навалился на меня всем телом, прижался грудью к груди, животом к животу, пахом к паху. Вновь ухватил меня за волосы, запрокидывая голову, посмотрел мне в глаза. Его взгляд был таким шальным, таким диким, что я невольно самодовольно усмехнулся. Приятно было осознавать, что это я заставил древнего Темного выглядеть так. Живым, необузданным, жаждущим…
Завулон оскалился в ответ на мою ухмылку, коротко лизнул мою нижнюю губу и тут же наклонился, присосался к шее. Наверное, с такой жадностью на своих жертв набрасываются оголодавшие вампиры. Хотя нет, они сразу разрывают горло, Завулон же покусывал и посасывал мою кожу, ооох, задевая чувственные места, о существовании которых я даже не догадывался, посылая по всему телу волны удовольствия. Я невольно застонал и сильнее запрокинул голову, еще больше открывая шею.
А ведь этим жестом я сам себе ответил на куда большее количество вопросов, чем мог бы после многочасовых размышлений. Ни врагу, ни просто противнику я бы горло никогда не подставил. Мое подсознание оказалось умнее меня: оно, похоже, уже приняло Завулона, как потенциального партнера.
Я вновь запустил руки ему под рубашку. Огладил низ поясницы, запустил пальцы в брюки, сжал верх ягодиц. Такие крепкие и упругие, они идеально легли в ладони.
Завулон чуть напрягся, оторвался от моей шеи и вновь посмотрел в глаза пристальным, немигающим взглядом. Его зрачки настолько расширились, что радужки было почти не видно, глаза казались абсолютно черными, бездонными. Я потерялся в этом взгляде, почувствовал, что тону, как зимой — на втором слое Сумрака. Видеть его таким было… ооох! Не разрывая наших взглядов, Завулон опустил руку и резкими, отрывистыми движениями расстегнул мой ремень, вжикнул молнией на джинсах. Чуть отстранился, давая мне и себе пространство, потянул джинсы вместе с трусами вниз.
Прохладный воздух коснулся разгоряченной кожи паха. Я переступил, расставляя ноги пошире, открывая Завулону лучший доступ ко всем стратегически-важным местам. И тут же сам вытащил руки из его брюк, ухватился за ремень, спеша расстегнуть его. Завулон чуть подался вперед, странным змеиным движением коснулся моей щеки кончиком языка, в тот же миг ухватил за член. Довольно ощутимо сжал его, провел ладонью вдоль ствола, погладил головку с выступившей каплей смазки.
Я с огромным трудом сосредоточился на борьбе с ремнем его брюк. Слишком сильно мне хотелось расслабиться и просто позволить ему делать все, что захочет с моим телом. Но я никогда не был эгоистом в постели. И желание дарить удовольствие было почти столь же сильно, как и получать его. А в чем-то, может быть, даже сильнее. Вид пылающего от страсти партнера заводил куда больше, чем любые самые изощренные ласки. Вот и сейчас я буквально плавился не столько от его действий, сколько от взгляда. От той неприкрытой жадности, с которой он смотрел на меня.