В палате Ирина почувствовала себя увереннее. Здесь можно было чем-то занять руки, а не стоять столбом по-идиотски. Она стала перебирать и переставлять разные предметы, принесенные Вианой. Увидела на спинке кровати расшитый драконами халат.
— Какая вещь шикарная! А ты ходишь в этом больничном тряпье. Давай-ка переоденемся.
Наташа только молча покачала головой. Объяснять, почему ей так дорог больничный халат, пусть и жалкий, пусть и полинявший, она не стала.
Ирина же искала хоть какие-то поводы для разговора. Хоть что-нибудь, чтобы заинтересовать Наташу. Она просто не могла жить, она теряла силы, если кто-то, все равно кто, отказывал ей во внимании. А уж какого рода будет это внимание — любовь ли, ненависть ли, — это дело второе.
Когда-то Натали ее обожала, советовалась, старалась ей подражать.
Потом, когда узнала об измене Андрея, — должна была возненавидеть.
Теперь… Теперь ни то, ни другое. Теперь она Ирину просто терпит. Невыносимо!
— И вообще, — бодро сказала гостья, — ты выглядишь как полинявший рак. Зеркало есть?
— Там, над раковиной, — ответила Наташа. Она уже забралась с ногами на кровать, и Ирина поняла, что встать и идти к раковине больную не уговоришь.
Тогда она начала по-хозяйски рыться в тумбочке. И в дальнем углу ящика наткнулась на круглое зеркало в красной пластмассовой оправе.
— Вот же оно! Держи! — она почти силой сунула зеркало Наташе в руки.
Достала из сумочки свою косметичку. Чего там только не было! Присела на край кровати:
— Ну что, наведем красоту на морду лица?
И добавила, почти жалобно:
— А, Натали?
Наташа поглядела на гостью — безупречно красивую. Глянула на себя в зеркало: изможденное, высохшее страшилище.
Раньше, в прежней жизни, ей стало бы жаль себя. А сейчас она пожалела Ирину.
Бедная, как она суетится. Как лезет из кожи вон. Ужасно, наверное, когда тебя мучает совесть. Надо пойти ей навстречу.
— Хорошо, — разрешила Наташа. — Крась.
Ирина приступила к работе с таким рвением, будто от этого зависела вся жизнь. Что и говорить, макияж она наносила мастерски! После каждого очередного мазка она заставляла Наташу смотреться в зеркало — и та действительно замечала, как шаг за шагом преображается.
Она превращалась в настоящую красавицу — только совсем незнакомую. Красавица хлопала черными-черными, густыми, загнутыми кверху ресницами и жеманно улыбалась.
Ирина нанесла последний штрих: покрасила Наташе губы темно-красной помадой, какой пользоваться осмеливались пока еще немногие. Слишком вызывающе.
И вот из круглой красной пластмассовой оправы на Наташу глянула неотразимая, роковая женщина-вамп.
Обе — и мастер, и клиентка — были довольны.
Казалось, между ними наладилась какая-то новая связь. Или возродилась старая.
Они юмористически протянули друг другу руки и обменялись крепким рукопожатием, как главы государств, заключившие договор о мирном сосуществовании.
…В такой позе и застал их Андрей.
С минуту он молча смотрел то на одну, то на другую.
А потом заметил круглое зеркало, лежавшее на одеяле. Он ведь только собирался преподнести его жене, но еще не подарил!
Он в два прыжка подскочил к постели, схватил зеркало и прижал к груди. Точно боялся, что Ирина осквернит его.
— Зачем ты здесь! — прошипел он. — Уходи.
— Андрюша, не надо так, — вступилась было больная, но он не слушал.
— Кто тебя звал?
Нельзя сказать, чтобы Ирина очень огорчилась. Андрей в ярости — значит, в нем клокочут сильные эмоции. А вызывать сильные эмоции в людях было для нее величайшим в мире наслаждением. Этот всплеск — куда лучше, чем Наташино всепрощающее безразличие.
— Что ж, — пожала она плечами. — Я ухожу. Поправляйся, Натали!
И вышла, покачивая бедрами в импортных брюках-бананах.
Андрей же с отвращением смотрел на размалеванное лицо жены. Брезгливо провел мизинцем по ее губам — на пальце остался слой жирной помады.
— Разве плохо? — удивилась Наташа.
— Смыть! — закричал он. — Смыть немедленно!
Она испуганно соскочила на пол и, едва не упав, кинулась к крану. Она никак не ожидала такой бурной реакции.
Густо-густо намылившись, Наташа так и не поняла: мыло ли попало в глаза, или это ее собственные слезы такие едкие, так щиплют. Зажмурясь, она плескала и плескала себе в лицо воду. Пригоршнями, обильно. Еще и еще. Бесконечно.
Пока не почувствовала, что ее обняли сзади.
Андрей резко развернул ее к себе и принялся целовать без разбору мокрые щеки, губы, нос, брови.
— Вот такую я люблю, — выкрикивал он. — Вот такую. Чистую. Всегда будь только такой, поняла?