Наташа заметила, что Машка, оказывается, окает. Заметила только сейчас. Да и вокруг люди говорили, нажимая в словах на «о». Ну, правильно, волгари же!
— А что непонятного в телеграмме? — удивилась Наташа.
— Ну, как-то очень уж… — невнятно объяснила Машка. — Давай свой чемоданчик. Пойдем. Только быстрее, автобус уйдет.
Они перебежали привокзальную площадь и втиснулись в уже полный автобус, набитый встречающими и приехавшими, чемоданами и тюками.
Автобус стоял еще добрых полчаса. Водитель о чем-то веселом разговаривал с бойкой женщиной.
А вот Наташе и Машке поговорить не удалось. Их сразу же оттеснили друг от друга, пришлось бы перекрикиваться через несколько спин и голов. Впрочем, Наташа была даже рада этому. Ее прижали к окну, и она снова стала рассматривать свой город.
С этого вокзала они с Андреем уезжали. Почти тайно уезжали. Так романтично это казалось тогда — бежали от сурового отца, как в средневековых романах…
А потом так весело ехали, поступали, учились, работали… Столько всего было…
Наташа не признавалась себе, что говорить с Машкой ей не хочется еще и потому, что обязательно надо будет касаться мамы… Каким-то абсурдным чудом Наташа хотела верить, что никакой смерти не было… Было дикое недоразумение, как-то ужасно ошибся кто-то и где-то… И все станет на свои места. Мама даже удивится, когда узнает, что про нее говорят такие глупости… Это была почти детская вера. Так же ребенок закрывает глаза и думает, что его никто не видит.
Наташа специально заставляла себя думать о чем угодно, лишь бы не о маме…
Автобус, наконец, тронулся и стал опасно качаться на поворотах. Уж очень он был полон. Наташа вздрагивала каждый раз, когда плотная масса наваливалась на нее и прижимала к окну — вот-вот машина ляжет набок и Наташа окажется подо всеми… Водитель, видно, решил наверстать упущенное время и гнал вовсю.
А ехать-то было всего ничего. По московским меркам пол-остановки на метро. Здесь же — треть города.
— А я боялась, что ты потеряешься. Прям все глаза проглядела, а ты куда-то пропала… — Машка всерьез испугалась, что Наташа исчезнет из автобуса.
— Нет-нет, я просто смотрела в окно. Подожди, Маш, а где мой чемодан?
Машка посмотрела на свои руки, словно какой-то волшебник сию секунду сделал чемодан невидимым, а она и не заметила.
— Я его там оставила. В этом автобусе… Еще думаю — местечко такое хорошее под сиденьем, чего в руках держать. Там такое местечко хорошее было… Знаешь, под сиденьем…
— Что делать?
— Думаешь, сопрут? — серьезно спросила Машка.
— У меня там документы, деньги…
— Знаешь, ты меня дома подожди, а я за ним поеду…
— Нет уж, поедем вместе.
Наташа даже и не думала сердиться. Было бы удивительно, если бы все обошлось без приключений.
Чемодан они нашли часа через два. На том же вокзале, в том же автобусе. Под тем же сиденьем.
Теперь уже Наташа не выпускала его из рук.
И в этот момент пришло первое сравнение в пользу провинции. В Москве на вокзале, помнится, у нее вырезали из сумки кошелек, а здесь даже не тронули бесхозного чемодана.
Машка хотела встретить подругу эффектно, но из-за суеты с чемоданом эффект был несколько смазан. Суп остыл, пришлось его переливать снова из супницы в кастрюлю, вино стало теплым, пришлось совать его в морозильник, а картошка сгорела, потому что Машка не выключила плиту, а оставила сковороду на маленьком огне.
Но все равно ужин получился славный. Девушки выпили вина, поели супа, поковырялись вилками в картошке, отбрасывая угольки, разговорились. Вернее, разговорилась Машка.
— А новостей-то, новостей! Я тебе сейчас все расскажу. Ты не торопишься?
— Нет. Все — завтра. Сегодня я никуда.
— И правильно. Уже поздно. Нормальные люди спят без задних ног…
— Только одиннадцать, — сказала Наташа, но и сама вспомнила, что в десять часов вечера город вымирал. А к одиннадцати редкое окно светилось.
— Дак рано же всем вставать на работу. Ой, Наташка, а многие наши уже ж работают.
— А ты?
— Я! Я работаю и учусь. Поступила в педагогический на заочное, работаю в садике. Воспитательница.
«Несчастные дети, — незло подумала Наташа. — Повезло…»
— Тридцать у меня карапузиков. Такие хорошие! Только глаз за ними да глаз. Шалуны пошли — не сказать. Уже Аллу Пугачеву все знают. Можешь себе представить. Любимая песня «Устала Алла». А что думаешь, пою с ними. — Машка рассмеялась.