Она не мигала, взор ее был неподвижен, зрачки расширились.
«Кажется, это называется трансом», — вспомнил Андрей.
Внезапно Виана вздрогнула, и по ее лицу пробежала целая гамма чувств, последовательно сменявших друг друга.
Боль как от внезапного удара.
Страх.
Удивление и отвращение.
Сострадание.
Скорбь.
И наконец — внезапно вспыхнувшая надежда.
Глубоко вздохнув, она вернулась в нормальное состояние.
— Ну что? — нетерпеливо выкрикнул Андрей.
— Жива, — сказала Виана. — Теперь — жива.
Андрей не понял.
— Что значит «теперь»?
— Прошла через клиническую смерть.
Сердце у Андрея екнуло:
— А… ребенок?
Виана опустила голову:
— Помолись за него. Если умеешь.
Молиться Андрей не умел: он, как и Наташа, не верил в Бога. Более того, ему с детства внушали отвращение и презрение ко всему, что хоть как-то было связано с религией, этим «опиумом для народа». Ведь его отец был партийным работником.
Однако сейчас в глубине его души что-то всколыхнулось и устремилось туда, наверх, к небесам. Правда, это была не смиренная молитва, а немой крик отчаяния и протеста: «Господи, за что, за что?!»
— Не так, — остановила его Виана. — Так не надо.
Андрей отшатнулся.
Наташа не раз говорила ему, что Виана умеет читать чужие мысли, но он всегда лишь смеялся в ответ, считая это полной чепухой. И вот — он испытал эту «чепуху» на себе. Несомненно, странная женщина и вправду услышала его горький вопль.
Она взяла его за руку, и ему показалось, что какая-то неведомая сила стала вдруг наполнять его, даря покой и ясную, уверенную решимость.
— Молись же! — властно приказала Виана. — Молись за здоровье Натальи. Ведь это сейчас главное.
И она, заглянув Андрею в глаза, мягко спросила:
— Ведь правда?
Конечно, правда! Наташа! Татка! Господи, пощади ее, спаси, сохрани и помилуй! Пусть все будет с ней хорошо. Ведь она заслуживает только самого лучшего. Чудесная моя, родная Татка, будь же здорова, будь счастлива, будь со мной!
Он не знал слов молитвы за здравие, он просил Господа так, как хотела его душа.
И на этот раз Виана не останавливала его, не поправляла. Она кивала головой в такт его внутренней речи. Она опять слышала его. И она к нему присоединялась.
— Да будет так! — произнесла она вслух.
— Но… где она? — спросил Андрей.
Виана только пожала плечами:
— Объявится. Жди.
Андрей вскипел:
— Ждать? Сидеть сложа руки и ждать?
— Вот именно. И не суетиться.
— Но ведь вы можете… Позвонить, узнать. Найти ее! Почему вы не хотите?
— Так будет лучше. Пожалуйста, поверь мне.
Она успокаивающе улыбнулась и добавила по-английски:
— Don’t trouble troubles until trouble troubles you.
Андрей знал эту поговорку, ведь он учил английский язык в своем МГИМО. Дословно она переводилась так: «Не беспокой беспокойства, пока беспокойство не побеспокоит тебя».
Что Виана имеет в виду? Неясно.
— Не лезь в осиное гнездо, — загадочно проговорила ясновидящая. — Иначе навредишь и себе, и Наталье. И я туда не полезу, не обессудь.
Андрей видел, что уговаривать ее бесполезно. Ему оставалось одно: ждать. И верить.
Он верил.
Наташа объявилась сама.
Она дала лечащему врачу телефон тети Клавы, попросив позвонить, и вскоре весь их двор облетела радостная новость, что молодая полюбившаяся всем дворничиха наконец-то нашлась.
И тетя Клава, и Виана, и управдом Иван Лукич Козлец изъявили желание навестить Наташу.
Но Андрей воспротивился. В первый раз ему хотелось приехать к жене одному.
Друзья поняли его, уступили. Но гостинцев насобирали столько, что пришлось погрузить их в два огромных дорожных чемодана. Андрей еле-еле втащил этот багаж в трамвайный вагон.
Он ехал в новеньком чешском красном трамвайчике — и боялся. Он теперь знал, где находится его любимая, но не очень хорошо представлял, что с ней.
В каком она состоянии? Наверное, в очень тяжелом, раз не смогла позвонить сама, а перепоручила это доктору.
Как она попала из Боткинской в МОНИКИ? Непонятно.
Как она выглядит? А вдруг так ужасно, что он ее даже не узнает? А вдруг, наоборот, она не узнает его, находясь в бреду?
И как Наташа пережила потерю ребенка? Может быть, она не давала о себе знать так долго потому, что боялась сообщить страшную новость ему, Андрею? А возможно, она просто не желала его видеть. Что, если она считает Андрея виновником происшедшего?
Он вспомнил, что в тот день, когда произошло несчастье, он разбил любимое Наташино зеркало. Не накликал ли он тем самым беду?