Она приступила к обучению тщательно и с усердием, будто готовясь к экзаменационной сессии.
Вначале каждая попытка давалась ей с трудом. Она вспомнила, как в Соединенных Штатах детей учат вырабатывать знаменитую «американскую улыбку». Надо произнести слово «чи-из», что означает «сыр». Тогда губы примут правильное положение.
Каждый раз, когда кто-то входил в палату, она добросовестно повторяла про себя:
«Чи-из, чи-из!»
Губы, как положено, растягивались в стороны, однако это была еще не улыбка, а вымученная гримаса. Маска. Потому что глаза неизменно оставались печальными.
И тем не менее она проделывала это упражнение ежедневно, методично, как пианист, который играет скучные гаммы, чтобы однажды исполнить Моцарта.
Весь персонал отделения полюбил Наташу, как в семье любят самого слабенького, больного ребенка.
Особенно благосклонны к ней были нянечки.
Больная Денисова ничего не требовала, ни к чему не придиралась, прилежно и с благодарностью съедала больничную пищу, несмотря на то что ей приносили много всяких деликатесов. А шоколадки и апельсины со своей тумбочки, напротив, щедро раздаривала.
И вот наступил день, когда нянечка Акимовна внесла в одноместную палату Натальи Денисовой больничный фланелевый халат.
Она несла его торжественно, держа кончиками пальцев за плечики, как бальное платье королевы.
Акимовна, ежедневно прибираясь в палате, прекрасно знала о том, что у Наташи есть собственный роскошный шелковый халат с модной китайской вышивкой — причудливыми драконами. Это был подарок Вианы.
Но казенный больничный халат, застиранный, лишенный фланелевого ворса, с оторванными или расплавленными при глажке пуговицами, был не просто вещью.
Сестра-хозяйка выделила его для лежачей больной Денисовой и это означало, что отныне пациентке разрешено вставать.
И Акимовна была горда: ее сегодняшний приход к Наташе с халатиком в руках знаменовал собою целый этап на пути к выздоровлению. Она была добрым вестником.
Наташа поняла это. Чтобы не обижать добродушную старушку, она заставила себя улыбнуться: «Чи-из». Однако вставать ей вовсе не хотелось. Сил еще не было.
А нянечка стояла рядом в ожидании. Оставаться в лежачем положении — значило сильно разочаровать ее.
«Чи-из», — еще раз мысленно произнесла Наташа и, напрягшись, спустила ноги с постели. Железная хирургическая кровать была высокой, и ноги бессильно болтались, не доставая до пола.
Акимовна помогла ей сползти с матраса на пол. Босые подошвы, ставшие за время болезни нежными и чувствительными, ощутили неприятный холод линолеума. Нянечка пододвинула ей тапочки. Это были Наташины собственные шлепанцы, которые вдруг оказались непривычно широкими. Отеки, преследовавшие Наташу во время беременности, сошли.
Приступили к главному: к примерке халата.
Акимовна помогла расправить одеяние, так как передняя половинка от крахмала прилепилась к задней. А потом подала его Наташе, как заправский швейцар, помогающий одеться важной персоне.
Больничные вещи, как известно, имеют некий общий усредненный размер. Наташино исхудавшее тело совсем потерялось в этой торчащей накрахмаленной коробке.
Она с трудом протиснула руки в хрустящие карманы.
И вдруг на дне одного из них нащупала какую-то маленькую прохладную вещицу.
Заинтересованная, Наташа достала ее.
Это был крошечный православный нательный крестик. Простой, алюминиевый, с синим эмалевым покрытием на внешней стороне. А на обороте — мелко-мелко выдавленная надпись: «Спаси и сохрани».
В ушко крестика был продет обрывок нитки, завязанной на узелок.
Видно, его взяла с собой одна из прежних пациенток клиники, да спрятала в кармашек, стесняясь открыто носить на груди. Верующие боялись признаться в своей принадлежности к Церкви.
— Чтой-то там? — с любопытством спросила Акимовна.
Наташа на ладони протянула ей находку:
— Вот.
Нянечка всплеснула короткими ручками:
— Ох ты матушки! Нельзя! Нельзя! Положь на стол!
Наташа удивилась перемене, произошедшей с Акимовной. Еще недавно такая сияющая, торжественная, старушка выглядела теперь до смерти перепуганной.
— Почему нельзя? — удивилась Наташа.
— Горе! Горе! — причитала Акимовна. — Чужой крестик подобрать — чужой крест всю жизнь тащить. Судьбу нести чужую. Положь, детка, положь, милая.
Но Наташа крепко зажала вещицу в кулаке. И ей казалось, что крестик, став горячим-горячим, согревает не только ее ладонь, но и все тело. И душу тоже.