В больном сердце профессора что-то сладостно защемило, но это были не болезненные перебои ритма, а, напротив, предвкушение чего-то необъяснимо хорошего.
Мартынов обвел глазами свою комнату и вдруг перепугался. Принимать блистательную даму в такой берлоге?
Квартира и так-то не отличается роскошью: скучные стеллажи с блеклыми стопками научных журналов, старый обшарпанный письменный стол… А теперь еще — разобранная кровать, початые пузырьки с лекарствами. На наволочке — уродливый розовый подтек. В отсутствие Ирины профессор не удержал кружку с компотом, и все пролилось прямо на подушку.
Владимир Константинович, боясь не успеть, перевернул подушку чистой стороной кверху.
А он сам? Ужас, позорище. Непричесан, небрит. А эта пижама? Сколько ей лет? Пятнадцать? Двадцать? Четверть века? Ирина давно порывалась ее выбросить, но он категорически запретил. Привык к старой вещи, сроднился с ней. Какого цвета она была прежде? Кажется, ярко-голубая. Или лиловая?
Совсем забыв, что ему запрещено вставать, профессор вскочил на ноги и бросился в ванную приводить себя в порядок. Сбривая трехдневную щетину, он порезал подбородок, зато ни разу не почувствовал сердечного спазма. А ведь до сих пор приступы повторялись чуть ли не каждый час…
…Ирина вошла с авоськой яблок и груш и принюхалась. В квартире пахло не валокордином, а одеколоном! В чем дело?
Она нашла отца не в постели, а за столом. Кровать была аккуратно застелена, а сам Владимир Константинович одет в отглаженную рубашку.
Причем видно было, что гладил он ее сам: вдоль рукава — наутюженная складочка. Женщина никогда бы так не сделала.
— Платоша! — изумленно протянула Ирина. — Ты что, на свидание собрался?
Профессор смутился: сама того не ведая, его дочь попала в точку!
— Н-ну, понимаешь, Ириш… Ко мне должны прийти… Неудобно принимать гостей в постели.
— Неудобно штаны через голову надевать! — отрезала Ирина. — Доктор сказал — не вставать ни в коем случае. Живо в постель!
Отец посмотрел на нее робко, просяще:
— Ириш, пожалуйста! Эта встреча… понимаешь, она очень для меня важна.
— Опять какой-нибудь коллега из Амстердама? Будете, как обычно, до хрипоты спорить о проблемах бытия? Да еще, чего доброго, курить?
— Никаких сигарет, обещаю тебе! Да у меня их и нет, ты же знаешь.
— Знаю, знаю, как это обычно бывает. Гость разваливается в кресле, достает пачку какого-нибудь «Уинстона» или каких-нибудь «Голуаз»: «Профессор, не желаете ли? А кстати, где у вас пепельница?» Потом в комнату не войдешь, хоть топор вешай.
— У этой посетительницы не будет сигарет.
Ирина даже присвистнула:
— Ах, это еще и женщина? Ну, Платоша, ты даешь! Не теряешь времени! Тогда я, с твоего позволения, уйду. Третий, сам понимаешь, лишний в такой ситуации.
Отец запротестовал — правда, не слишком настойчиво:
— Ты неправильно поняла. Тут… ничего такого. Это целительница.
Он непроизвольно поправил на столе фотографию в рамочке: портрет Татьяны, своей покойной жены, Ириной мамы.
— Целительница… — пробурчала Ирина. — Вот уж не думала, что ты обратишься к знахаркам. Они ведь все шарлатанки.
В ее воображении возникла старушка в платочке, которая бормочет заклинания, то и дело сплевывая через плечо.
— Тем более, — решительно сказала она. — Ложись в постель. Не танцевать же ты с ней собрался! Все равно она тебя будет осматривать, придется раздеваться… Хм… Знахарка… Видно, совсем ты дошел, Платоша, если к бабкам обращаешься.
И в этот момент раздался звонок в дверь.
Ирина отперла.
Первым ее побуждением было сказать:
— Извините, вы ошиблись квартирой.
Но звонившая уверенно произнесла:
— Я к Владимиру Константиновичу.
Ирина стояла в замешательстве.
Вместо ожидаемой бабульки перед ней стояла истинная красавица, точно сошедшая со страниц книги старинных сказок.
«Хм, у нее есть стиль», — подумала Ирина со смешанным чувством одобрения и неприязни.
Стиль был у них обеих, и обе молчаливо оценивали друг друга.
Это была маленькая безмолвная дуэль. Соревновались две женщины, и одновременно — две эпохи.
Одна — ультрасовременная. Все напоказ, все подчеркнуто. Откровенная одежда, позволяющая оценить все прелести фигуры. Перламутровая помада «секси». Вызывающая поза: смотрите все, любуйтесь, вот я какая!
Вторая — сама тайна. Романтические складки, мягко спадая, колышутся и трепещут при каждом движении. Они прячут, скрывают свою владелицу. Весь облик Вианы словно говорит: а попробуйте-ка догадаться, какая я на самом деле! И только лицо — открытое. Ему не нужно косметики. При взгляде на него не придет и мысли о каком-нибудь «секси»: здесь — глубокие чувства. Самые разные. В том числе — любовь.