Любимая вытягивает меня из мыслей:
— Джексон, а чем ты занимался, когда у тебя был отпуск? — «Заставлял работать мозг в ускоренном непрекращающемся ни на миг режиме». — Или в обычный выходной день?
Играясь с кончиками ее волос, переплетая ими свой палец, я взираю в темно-фисташковые глаза и отвечаю коротким смешком на ее вопрос, затем негромко произношу:
— Я до какой-то степени не имею представления ни о том, ни о другом.
— Как так?! — по-детски удивляется она и строит гримасу.
— Работа, работа и еще раз работа — таков мой девиз, милая.
Не проходит и секунды как начинают сыпаться реплики замечаний:
— Нельзя же постоянно работать! Человеку нужен отдых так же, как и работа. Когда он расслабляется, то…
Чужим голосом я непреднамеренно подхватываю ее фразу:
— Начинает думать о том, чего и кого ему не хватает в жизни…
Она надувает одну щечку воздухом и через немного продолжает, увиливая от темы, за которую, хочешь не хочешь, мы все еще цепляемся:
— Но ведь ты же занимался чем-то отдаленным от работы?
Потянувшись рукой к горстке винограда, свисающей с вазы, срываю одну с веточки и отвечаю, положив её в рот:
— Взгляни на нижнюю полку библиотечного шкафа. И сдвинь взгляд на ее правый край.
Недоуменным выражением лица, не осмысливающим, как мой ответ связан с ее вопросом, она исполняет мою просьбу и с появившейся широкой улыбкой от образовавшейся в ней мысли говорит, при этом приподнимаясь от лежачего положения:
— Вижу какую-то книжку в светлой обложке.
— Книжку-книжку, — с иронией выражаюсь я, указывая ей головой, чтобы она взяла её.
Встав, сделав шаг и нагнувшись, она берет и прежде чем бросить хоть малейший взгляд на первую страничку «свода об одной жизни» для тех, кто мнит себя страстным поклонником лирического жанра, кокетничает:
— Я найду там ответ на свой вопрос? Она мне расскажет о похождениях моего великого Джексона по морям? Похождениях и без меня! — Что-то заставляет её поплыть не в ту сторону. Жестикулируя рукой, держащей издание, она не отпускает свой мир женских фантазий и узколобой женской логики: — И Джексон, почему ты в последние несколько дней отвечаешь загадками? Ты все-таки что-то не договариваешь о себе! Не состоишь ли ты в какой-то организации? Я насмотрелась столько фильмов про мафиози и… — За что я отдельно ее люблю — за то, что только она может за секунду надумать на крыльях воображения то, чего нет и начать по этому поводу злиться и проявлять обиду. — И что же тут такого?! — всплескивает моя паникерша и, наконец, останавливает взгляд на сделанной мною «монографии о любви», которую я не хотел никому ни показывать, ни давать читать, в том числе и Милане. Хотя… Я не знаю, что меня подвергло сказать ей об этом.
Читает вслух и двигается ко мне медленным шажком:
— Собрание. Том 1. Автор: Мила… — И замирает, возле меня, не дочитав: — Что это? — Повторно глядит на первый лист, усомнившись в том, что видела первоначально. — Я?
Выдохнув и сев ровно, я пытаюсь сформулировать признание более серьезно, чтобы оно было свойственно мужчине, а не сопливому подростку, которым я себя считал, когда делал это в ночи с таким рвением и возбужденным интересом:
— Как бы тебе сказать…
Заняв прежнее месте, положив книжонку на колени, Милана раскрывает и читает содержание про себя.
— Это же мои стихи… — Перелистывает. — И мои мысли, которые я писала в социальных сетях…
Да что я не могу сказать?! Зачем надумывать?! Я буду откровенен, пусть и со столь слащавым смыслом:
— Спустя два месяца после твоего отъезда… — Мой голос перестает быть похожим на прежний. — …я задался целью создать для себя сборник твоих стихотворений, твоих мыслей, высказываний, помещаемых тобой под фотографиями… Я печатал, вклеивал, вырезал каждую цитату, которую ты писала, а потом решил распечатать в виде сборника… — Говорить о пережитых чувствах любви, смешанной с глубокой тоской, никогда не бывает легким испытанием, это тебе не ложь, которая выходит иной раз, как по маслу. — По кусочкам складывал то, что меня бы могло связывать с тобой… и читал твоим голосом, представляя тебя.
Подняв слезящиеся глаза, моя любовь хочет что-то произнести, но губы не слушаются её, и я просто заключаю ее тельце в объятия и трусь щекой о ее волосы.
— Не прочтешь мой любимый стих на пятидесятой страничке?