Питер разворачивается вполоборота. Он настолько потрясен, что утратил свое врожденное чувство юмора.
— Брат, сейчас самое время покончить со всем дерьмом, в которое ты влип, — гудит он. — Мне этот тип не понравился с первого слова, которое он вякнул. А насчет лжи… Видимо, она заразна, что мы с моей дорогой повисли у нее на крючке.
— Джексон, кроме как пожелать удачи, ничего не могу сказать, — с грустинкой добавляет Ритчелл, от ночной прохлады прижимаясь к Питеру.
— Да, — вздыхаю я, осознавая всю правду в их словах. — И…
— Не волнуйся по поводу нас, еще посидим у тебя, — уверяет подруга, улыбаясь.
— Оставите меня с Миланой наедине? — Смотрю на нее, стоящую с угрюмым видом и взирающую на озеро.
Согласившись, они идут к машине, и я выкрикиваю Питеру:
— Брат, ты же знаешь, о чем я тебя попрошу?!
Он твердо без настроения отвечает:
— Я не оставлю их обоих. — И чуть громче поднимает голос, отдаляясь шаг за шагом: — Милана, мы тебя ждем в машине.
Лунный луч касается ее опечаленного лица.
— Любимая, я знаю, я всё знаю, что ты чувствуешь сейчас… — с глубиной отчаяния бормочу я, глядя в ее погрустневшие глаза. Я кладу ее прохладные ручки в свои. — Я разберусь во всём.
— Джексон, — от ее взгляда я точно расплачусь, — я переживаю за тебя. Так голова разламывается от боли… от страха… Скверное предчувствие овладевает мной. Я…
— Малышка, — останавливаю печальные думы большим пальцем, коснувшись губами её губ, — я всё улажу. Я поговорю с ними и всё, всё скажу о нас с тобой… — И ко всему к этому добавлю мягкий отказ о принадлежности к его компании. — Совсем скоро мы будем вместе и объявим об этом официально, но, а пока, нужно набраться терпения и подождать… И я непременно вышлю сообщением рекомендации своего доктора от головной боли! Не пей пока никаких лекарств. Опиши, где болит и есть ли тошнота? — обеспокоенно допрашиваю я, указывая на части ее лица, спрашивая, где болит.
— Джексон! Я немаленькая. Разволновалась, и она заболела. Все пройдет.
— Нет. Я вышлю, и ты им последуешь! Я попрошу Ритчелл, чтобы она сделала тебе массаж шеи и…
Она глубоко вздыхает, прерывая меня насыщенной грустью во вздохе, и с ноткой негодования произносит:
— Ты слышал его тон? Слышал, как он указывает тебе? А как указывал нам?! А как мне сказал?!
— Когда я рядом с тобой, мне ничего не страшно.
— Я переживаю, я так переживаю… — Щенячья нежность сильно трогает меня.
Я улыбаюсь каждый раз, когда чувствую ее заботу, согревающую мое сердце, которое отогревается от этих слов и рождает радость.
— Запомни, чтобы ни случилось. Toda mi alma en tus ojos8, — говорю и быстро целую ее в мягкую щечку.
Ее глаза тотчас засветились тем самым бриллиантовым блеском.
— Уроки испанского языка тебе идут на пользу, — уже с улыбкой сообщает моя любовь. С особенной улыбкой.
— Я прилежный ученик, — шуточно выдаю я, ободряя ее, но мысль о предстоящем сокрушительном разговоре нагнетает меня. — Учу в день по двадцать слов и выполняю задания.
— Любимый, обещаешь, что будешь осмотрительным и крайне осторожным в общении с ним?
— Обещаю, — нежным шепотом заявляю я. — У меня обратная просьба, даже не просьба, а приказ! — С дерзкой невозмутимостью утверждено инструктирую: — Обещаешь, что переночуешь в гостинице с Питером и Ритчелл, чтобы я не волновался? И примешь меры по устранению головной боли?!
Она знает, что меня невозможно разубедить:
— Обещаю.
— Завтра мы встретимся. Я буду в офисе с самого утра, зайдешь ко мне? Место ты знаешь. Я познакомлю тебя со своей командой. Затем мы вместе поедем на первый сбор группы детей.
Она, как птичка, кивает головкой и сжимает мою руку, не желая отпускать от себя.
— Te quiero9, — любовно говорит она.
— Yo también te quiero, mucho10. И раз уж мы Роза и Джек, — улыбаюсь я, — то я должен сказать кое-что. — Я придаю голосу нежное выражение с романтическим отблеском: — Если ты прыгнешь, то и я прыгну11.
Заглянув друг другу в глаза, как только мы это можем делать, мы беззвучно прощаемся (зачем говорить, если разговаривают сердца?), и Милана неохотно ступает по тропе к машине. Сквозь эту ослепленную блеском оболочку светится ангел. Раз за разом она оборачивается и машет мне ручонкой.
Я провожаю ее долгим взглядом и, полный до краев, сталкивающимися друг с другом, мыслями, возвращаюсь в дом. На обратной стороне медали — страх.