— Хорошо. Будь по-твоему. Так, утверждаем? — указывает на средства, отмеченные пиар-специалистом.
— Утверждаем. Можешь не пересылать мне.
— Я передам ей. Побежал. На связи.
И попрощавшись с ним, я бегу к своей любимой звезде, со вселенной в руках.
Через окна мне видится любимая, стоящая у моей машины и пишущая что-то в своем дневнике. Улыбнувшись, я мчусь к ней, сбивая всех проходящих через турникет у входа в бизнес-центр. С нечеловеческой силой я рывком обхватываю и привлекаю это хрупкое тельце к себе.
— Спасибо, любимая, спасибо за звезды!
— Ты видел? Ты уже видел? А ты включал их? И как тебе освещение? В механизме семь режимов. Ты все попробовал? Всё работает? Ты разглядел планеты? — Девичьи речи проникают в мои уши. Вместо слов я так плотно придавливаю к себе этого ангела, что она лепечет смеющимся голоском:
— Мне больно-больно, любимый. Почему не отвечаешь?
Но я не воспринимаю значения вопросов, я зарываюсь в этих объятиях, которые будто снова и снова зажигают во мне какой-то свет. Ее любовь как глоток чистого воздуха среди удушающего безразличия.
Ощутив в себе потребность слышать её особенный смех, как у птички, я пробегаю пальцами по ее ребрам, щекоча ее. Она заливается смехом, пытаясь вырваться из моих сильных рук, но ей не удается, что смешит меня, и мы хохочем на всю улицу.
— Джексо-о-о-н, пожалуйста, прошу-у-у-у, отпусти-и-и-и, — и чирикает смехом, как воробушек, — на нас же все смотрят, — едва всполошенным тоном добавляет она. — Что на тебя нашл…о…о…о…
Закатившегося меня от смеха, останавливает вдруг слышимый вдалеке-вдалеке голос Николаса, но наведенного не на меня, а на другого человека.
— Хорошо, хорошо. — Я прекращаю и не перестаю смотреть на лихорадочно яркие губы Миланы, не от того, что они покрашены, а от естественного жара, овладевшего ею в момент борьбы с щекотками.
— Тольк…о п…опроб-у-й-й «ещ…с…ё…», — смех в ней еще сохраняется, и она заглатывает буквы в словах.
— Попробую-попробую, вечером, — уже чуть став внешне серьезным, я все равно играюсь с ней. — А если мы в течение пяти минут не сядем в машину, то смеем показаться родителям и детям неответственными.
— Время! — Она с ужасом глядит на часы и запрыгивает внутрь.
Надев солнечные очки, я сажусь и нажимаю на газ.
— Я так счастлива, что мой подарок смог так тебя восхитить! Я так желала сделать тебе приятное, но не знала, что подарить…
— И подарила вселенную…
Широкая улыбка протягивается до ее ушей.
— Ты не ответил, ты убедился, светильник рабочий?
Я машу головой в стороны.
Сделав недовольную рожицу, и произнося: «И как ты можешь восхищаться, если еще не «зажигал вселенную»?!», она мигом вставляет батарейки в разъем своими длинными тоненькими пальчиками. Замедлив движение на светофоре, я поворачиваю голову и созерцаю звезды, планеты…
— Когда меня не будет рядом, включай звезды… Может, найдешь среди них особенную, которая затмит остальные.
— Уже нашел.
— Какая? Покажи! Эту? — Она показывает на полярную звезду.
Я еду, отвечая:
— Та, что правее.
— Эта, что ли? Это же Сатурн, Джексон. А почему именно Сатурн? Он обладает мощнейшим магнитным полем! Его кольца считаются самыми необычными и красивыми, и я читала, что они могут со временем исчезать. А еще сутки на этой планете длятся чуть больше десяти часов.
Я издаю смешок, одновременно поражаясь ее знаниями о планетах солнечной системы. Космология взаправду таинственная наука, которую я уже, как год, почитываю сам в свободное время, но пока не буду говорить своей любимой — замучает без конца задавать вопросы.
Поясняю со звонким смехом:
— Я про ту, что порой без умолку может щебетать.
— Я? — так удивляется она, будто и вправду не поняла, что речь все это время шла о ней.
— Ты, родная. — И говорю мысль, пришедшую в голову: — Несмотря на то, как с тобой обошелся отец, он помог рождению яркой звезды на этой земле. Эта звезда настолько яркая, что затмевает все другие звезды, которые я знаю.
Она молчит, засмотревшись вдаль.
— Джексон, давай не будем. Потом. Как-нибудь потом.
Милана включает мою флеш-карту и, звучавшая песня «End of time» Westlife, перекрывает мои слова:
— Но мы все равно поговорим. Не сейчас. Но вечером.
Всеми инструментами общения она уводит меня от темы, на которую я хотел с ней поговорить:
— Ты мне лучше расскажи, что Николас говорил про меня?
— Ничего не говорил! И! — Я поднимаю указательный палец вверх. — Я больше не буду тебя запускать в офис! Познакомилась со всеми и хватит! А то некоторые мужчины пораскрывали рты, увидев тебя! Всё! Будем работать где-нибудь в другом месте! Там, где на тебя буду смотреть только и только я!