Свободно вдыхаемый свежий воздух, дующий из бесконечности, из звездных глубин неба, наполняет мои легкие. Обливаясь холодным потом, изнемогая от усталости, со взглядом, устремленным в небеса, я погружаюсь в мучительные дилеммы, воплощая в себе все страдания. Подавленный отчаянием, я чувствую колющую боль под ложечкой.
Эгоистическая любовь имеет последствия. Я был с ней, но не любил ее. Она потратила на меня частицу своей жизни в ожидании взаимной отдачи… а я, а что я? Я чрезмерно проникал средь бездн вселенной только в одну, предавался пустым мечтаниям через горсти звездных пылинок, что придавало моему облику тяжесть, испытывая такую судьбу. Всё это время я сберегал в сердце чувственную радость слияний с любимой и носил ее имя, глубоко начертанное в моем сердце. Заря нашей любви зажгла фитиль в душе. Я сгибался под бременем времени через посеянные во мне сомнения о том, что когда-то увижу ту самую девушку, оживляющую меня, как в ночное время оживает флора и воздымается ввысь, истекая божественными ароматами, ослепляя любовью идущих средь неё. Сердце вмиг заныло от воспоминаний о тех безрадостных днях.
Любви меж мной и Беллой не существует. Любовь, состоящая из иллюзии, является ли живой? И вправду ли она так любит меня, что магически исцеляется от черного заклятия? Не возродить ли нам суд любви, чтобы удостовериться во всем?
Сознание прокручивает: «Я ДАЮ ТЕБЕ СУТКИ НА ОБДУМЫВАНИЕ. НЕ ЯВИШЬСЯ ЗАВТРА В МОЙ ОФИС, СЧИТАЙ, ЧТО НЕ ПОЛУЧАЕШЬ НИ БИЗНЕСА, НИ МОЕЙ ДОЧЕРИ, НИ СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ С ТОЙ, ИЗ-ЗА КОТОРОЙ ТЫ ОТВЕРГ МОЮ ЛУЧИНКУ». Теперь я понял, что имею дело с чем-то сильным. Столько мыслей тревожит мой ум. Я засел на могильной глубине, прорубив там яму для бедствий и затащив в нее своё маленькое счастье. И свет Божий падает на меня через маленькую щелку, не доходя до сердца.
Жизнь — это драматический спектакль, в котором мы играем определенные небесами роли, где главное амплуа принадлежит великому актеру — бесконечности.
Глава 11
Милана
— Любимая, извини, что не отвечал. Минута была не совсем подходящей, — оправдывается Джексон, навешивая на себя улыбку через экран телефона.
— Я звонила больше двадцати раз, — монотонно произношу я, держа в мозгу грубые слова матери: «Ты больше мне не дочь! Как могло твоё существо позволить навредить собственной матери?! Выбрать гниду, уехать с ним и смолчать про это! Убирайся с моего дома, раз предала меня. Предатели кругом, все скрывают от меня всё и поступают так, что на мои чувства им плевать! — Ты в порядке? Как всё прошло?
— Что с голосом? — начинает беспокоиться он, не беря во внимание мою мысль. Физически ощущаю, что за этим что-то стоит. В сознании вкрапливается вывод, что он не смог во всём признаться.
Я тяжело вздыхаю, едва ли прекращая плакать в глубокой ночи, одна, на улице, после скандала с мамой, который закончился тем, что я собрала вещи, взяла то, что необходимо на первое время и ушла, не попрощавшись. Как быть? Куда идти? Ритчелл и Питер остались у родителей в другом районе. Марк и его сын — сами в гостинице ночуют. Остается Джексон.
— Так. Принял к сведению, — встревожившись, сообщает Джексон. — Где ты сейчас?
Руки продолжают дрожать после сокрушительной словесной перепалки, подорвавшей всё то, к чему я стремилась все годы, — к здоровым отношениям с матерью.
— Любимая, умоляю, не молчи…
Поставив тяжелую сумку с вещами на скамью, говорю, но чувствую, что вот-вот снова расплачусь:
— Забери меня к себе… — Голос предательски дрожит. Соленые алмазные крупные капли еще не просохли на губах.
— В каком месте находится моя малышка?
Его слова чуть утешают меня, покрывая лучезарным небесным светом.
— Я в парке «Оэсте».
— В районе «Саламанка», где ты живешь?
Жила.
— Да.
— Уже в пути. Жди.
Идти мне некуда, поэтому выбора у меня не остаётся. Остаётся ждать. В ночной глуши. Охваченная щемящей тоской, я звоню Даниэлю, но у него по-прежнему недоступен телефон. Воображение рисует ужасные картины, не хотелось бы подчиняться его воли, но душа отзывается, что с ним случилась беда. Страшно. Звоню снова. Также. Не хочет общаться или обижен на меня? Как бы там ни было, мой поступок по отношению к Даниэлю не вознаграждается «вечной жизнью».