- Так что, усыновление маленького человечка для меня самый оптимальный вариант. Думаю, если я начну растить его с самых малых лет, я, даже не рожая его, смогу понять и почувствовать себя настоящей матерью. Тем более, я такая эгоистка, что не планирую говорить ему, что он приемный. Дай Бог, ничего не случится, и он никогда об этом не узнает.
- А отец? - с улыбкой спросил Леонид Дмитриевич, - Что вы скажете про отца? Вы ведь, как я понял, пока не собираетесь заводить какие-либо отношения? Обычно дети начинают помнить себя с трех-пяти лет.
- А отец у нас будет космонавтом! - почему-то на душе, не смотря на довольно серьезную и, что греха таить, все еще болезненную для меня тему разговора, было легко и радостно. Поэтому я только широко улыбнулась, наблюдая как мужчина по-доброму усмехается и качает головой.
***
На подходе к детскому отделению, нас встретила приятная женщина средних лет, одетая в медицинские штаны, рубашку и пилотку пастельного мятного цвета. Она поздоровалась с нами, представилась Ольгой Николаевной, предложила мне и Леониду Дмитриевичу надеть на себя медицинские халаты и бахилы, и дальнейший путь мы продолжили уже втроем.
Как оказалось, Ольга Николаевна была заведующей детского отделения, которая самолично принимала и знала каждого оставленного здесь ребенка.
Мы прошли через стеклянные ПВХ двери и оказались в... стационаре. Длинный светлый коридор, выложенный нейтральной плиткой. Вдоль коридора с обеих сторон на равном друг от друга расстоянии расположились такие же стеклянные двери, которые вели, как я выяснила мгновением позже, в общие палаты. В каждой палате было по шесть - с каждой стороны комнаты по три - маленьких уютных детский кроваток.
В некоторых палатах, как я заметила, иногда были женщины и девушки в такой же, как у Ольги Николаевны медицинской одежде. Одни держали одного из малышей на руках, другие пеленали, третьи кормили.
Честно скажу - мне здесь понравилось. Несмотря на то, что это был приют для брошенных, отказных или сирот, здесь было очень светло, тепло и уютно. В каждой палате были розовые или голубые обои с детскими милыми рисунками зверюшек. Игрушки, расположенные на полочках встроенных в стены пеналов. На каждой кроватке был свой собственный мобиль с игрушками. На пластиковых окнах висят легкие шторы, пропускающие дневной свет.
Было видно, что каждого, находящегося здесь ребенка любят и заботятся о нем.
Меня не спрашивали, кого я хочу взять на усыновление. Да если бы и спросили, я бы не смогла дать однозначного ответа. Мне было все равно, мальчик это будет или девочка, но почему-то, я чувствовала это, я уже, заблаговременно, начинала любить это крохотное, солнечное существо.
Мы двигались неспешно, что позволяло мне заглянуть за каждую из прозрачных дверей. В сами палаты не заходили, но это не мешало мне видеть каждого ребенка.
Честно сказать, я и сама не знала, как подойти к этой процедуре выбора. Лариска перед тем, как высадить меня из своего старенького Део Матиза у ворот Дома малютки, шепнула на ухо, что сердце поймет вперед меня. Я смутно понимала, что она имела ввиду - не приглядывайся, не выбирай, сердце само найдет, поймет и выберет - но все равно, вообразить себе, как это будет происходить точно, я не могла. Как я пойму, что вот он же, мой малыш?!
Это было похоже на то, что я испытывала в свои юные годы. Чувство первой влюбленности. Когда тебе вроде бы и нравится мальчик, пока что только внешне - ведь кто бы что не говорил, а оценивать человека ты всегда начинаешь по внешности, так как ни о поступках его, ни о богатстве внутреннего мира ты, естественно, еще ничего не знаешь. Возникает взаимная симпатия и вы начинаете постепенно изучать и узнавать друг друга, приглядываться, примеряться, мечтать.
Я тогда всегда задавалась вопросом, как отличить «нравится» от «люблю»? Как я это пойму, если я не испытывала этого чувства доселе?
Если смотреть на мою нынешнюю жизнь со стороны, думаю, я так и не нашла ответа на этот вопрос.
За одной из дверей я боковым зрением заметила какое-то резкое движение. Оказалось, это была птица, вспорхнувшую с окна.
Наверное, это было само проведение.
Потому что дальше мой взгляд приковался к маленькой бледно-розовой кроватке. Я не видела самого ребенка, лежащего в ней, но, как завороженная, не слушая ни Ольгу Николаевну, ни Леонида Дмитриевича, открыла дверь и вошла в палату.