- Горе луковое, скорее за стол садись, сказала я с улыбкой, отбирая бутылки.
Лариска, не изменяя себе, небрежно скинула обувь и криво поставила ее к моей. Вроде бы и повесила куртку на крючок в коридоре, да как всегда мимо - куртка, не зацепившись, сползла вниз и осела на пол.
Впрочем, Лариса была бы не Ларисой, если бы хоть раз в жизни обратила на это внимание. Она была внимательно ко всем, кроме себя.
Поэтому я невозмутимо и вполне привычно подняла куртку, встряхнула, и уже нормально повесила на крючок.
- Ну, рассказывай! - не успела я войти на кухню, как подруга сразу накинулась на меня с вопросами. Сама она стояла у раковины и мыла руки, как всегда использовав Фэйри для посуды вместо мыла.
- Да ты ешь садись, в ногах правды нет, - усмехнулась я, доставая с полок кухонного шкафчика пару стеклянных бокалов.
- Я-то поем, - уже с полным ртом салата прошамкала она, одновременно накладывая себе и мне картошку, - а ты рассказывай! Как оно было?
- Страшно было, - созналась, садясь за стол и зажимая одну из винных бутылок между ног, чтобы открыть. Повертела, покрутила, высунув от усердия язык, и, как только пробка с глухим чпоком была выдернута наружу, продолжила, - я когда к директору шла, почему то думала, что меня, как увидят взашей погонят оттуда.
- С чего бы это? - спросила Лариса, впрочем, и этот ее вопрос был риторическим, только для поддержания беседы, ведь она итак знала, что я ей все расскажу.
- А не знаю, с чего. Вообще, робела, как школьница. Перед тем, как пойти в детское отделение, вопросы мне задавал.
- Кто задавал?
- Директор. Леонид Дмитриевич. Классный мужик, кстати.
- Симпатичный? - ой ты, смотрите, как оживилась. Вот с чего я всегда поражалась в Ларке, так это с ее легкомысленности. Вообще, она была очень многогранным человеком. Иногда напоминала мне влюбчивую кошку, иногда дотошную старушку, в особых случаях строгую учительницу, а вообще - она была самой настоящей подругой. Той, которая всегда скажет все, как оно есть на самом деле. Выступит в роли жилетки для слез, погладит по голове, возможно, всплакнет вместе с тобой, а потом безапелляционно припечатает коротким, но емким словом - дура.
- Ла-ар, простонала обреченно я, вот же кошка, - ему под пятьдесят и у него кольцо!
- А ты то чего его руки разглядывала?! - хитро улыбнулась она, сразу переведя стрелки обратно на меня.
Уела! Каюсь, разглядывала!
Я неопределенно пожала плечами, повела ими и весело рассмеялась, подхватывая смех подруги.
Весь остаток позднего вчера мы с Ларисой провели за обсуждением моего будущего. Я соловьем заливалась о Люшке, Лариса в свою очередь сказала, что теперь у ее Павлуши появится достойная невеста, которую она с радостью одобрит и почти не будет над ней издеваться.
Я счастливо смеялась, лелея в груди растущее с каждым новым словом о Валюшке щемящее чувство. Оно было таким непривычным, мягким, щекотным и обжигающе горячим. Подкатывало к горлу, собиралась непролитыми слезами счастья в уголках глаз, врастало в меня, оплетая сердце длинным вьюном.
И было одновременно до дрожи страшно и счастливо! Пусть я не носила этого ребенка под сердцем, но, кажется, я уже чувствовала, а иногда мне мерещилось, что даже видела, ту золотисто-алую тонкую нить, которая связывает наши сердца и души едва ли не крепче, чем у родных матери и ребенка.
Лариса, немного расхмелевшая от вина, откровенно плакала, раз за разом повторяя, как она за меня рада. Оказывается, она всегда видела, какими глазами я смотрела на ее Павлушу, как играла с ним, как трепетно держала его на руках и как боялась сделать не то, что лишнее движение, а лишний вздох.
Потом мы начали фантазировать на тему того, что за две недели нужно сделать капитальный ремонт в одной из комнат.
- Не просто детскую, - заплетающимся языком говорила Лариска, - а розовую детскую!
Кажется, девчачья розовая детская была для нее больной темой, так как сыну кукол и розовых платьев не купишь - не поймет. Зато, я теперь на все сто процентов уверена, на ком она будет отводить душу, задаривая Валентину разными милыми подарками.
Я не спорила, потому что спорить с Ларисой себе дороже. Впрочем, я была с ней согласна, что комнату нужно сделать не безлико-универсальной, а розовой. Все-таки, Валюшка девочка.
Глава третья
Стас долго думал, стоит ли рассказывать об этой непростой ситуации родителям. И пришел к вполне закономерному выводу - нет, не стоит. По мере возможностей он приглядывал за сестрой, регулярно интересовался ее самочувствием, напрочь игнорируя ее недовольное шипение. Правда, старался делать это не на виду, чтобы не вызвать лишних подозрений, ведь мало бы кто поверил в то, что он внезапно воспылал к сестре братской любовью.