- Что за вопросы? - а голос, как наждачная бумага. Шершавый, недовольный, твердый. - Ты ведь не наделал глупостей?
Стас молчал, не отрывая взгляда от перекатываемой в пальцах пятирублевой монетки.
- Стас.
Даже не позвала. Просто произнесла его имя. И по спине пробежали мурашки. И стало сразу не по себе. Нет, он не наделал глупостей. И вопрос вырвался сам по себе, он ведь даже не думал о чем-то подобном. Но сегодня с ним творилось что-то не то и слова вылетали прежде, чем он успевал понять то, что произносят его губы.
- Ты уверена, что хочешь отказаться от ребенка? - повторил он, и, вздохнув, устало посмотрел на сестру. Наклонился вперед, закрыв лицо ладонями, потер его, пытаясь прогнать навязчивые мысли, и снова посмотрел на девушку.
Она сидела против окна, спиной к нему. Ореол яркого солца, очерчивал ее фигуру и делал какой-то сдобной, воздушной. Рита всегда ровно держала спину, даже когда забиралась с ногами на диван или кровать. Так и сейчас, словно палку проглотила. Подбородок гордо приподнят, взгляд пронзителен и холоден - Ледяная Королева, не иначе. Но весь вид портили кудряшки у висков, подсвеченные все там солнцем.
- Он ведь ни в чем не виноват, Рит. - и почему у него охрип голос и засвербело в носу? - Это твоя... ваша вина, что он появился. Если он тебе так не нужен, может быть он нужен Роме? Подумай, то, что ты хочешь сделать жестоко! Не только по отношению к Волкову, но и к ребенку! Рита!
- В святоши заделался? - голос Риты был спокоен. Рита вообще почти не как не отреагировала на речь брата, а только откинулась на спинку дивана и снова надкусила яблоко. - С каких пор тебя стало это заботить?
- Не знаю. - честно ответил Стас. - А разве тебя это не волнует? Ты вообще ничего не чувствуешь к существу внутри тебя?
- Я не хочу... - Стасу показалось, что ему послышалось. Такое не могла сказать Рита. Ведь, не могла?
Не тем надтреснутым, убитым, едва слышным голосом.
- Я не хочу ничего к нему чувствовать... не хочу.
Яблоко выпало из расслабившейся руки, но никто не обратил на это внимания.
По щекам Риты потекли слезы. Она отвела взгляд, устремив его на висевшую на стене картину. В этот раз не было вздрагивающих плеч и трясущихся рук. Не было судорожных всхлипов и спертого дыхания, проста слезы легко и гладко прочертили две влажные дорожки по щекам.
- Уже поздно что-то менять, Стас, - тихо продолжила она. - Тогда мной двигала злоба и обида. А сейчас... подумай сам. Мне этот ребенок будет обузой. А Рома... он еще не готов быть отцом.
- Ты не можешь так говорить, Рит, - резонно возразил Стас, - не тебе решать готов он или нет.
- Не готов, - упрямо повторила девушка, качнув головой и вытирая тыльной стороной руки правую щеку. - Ты же сам понимаешь, что при всем том, что у него есть, он не сможет нормально вырастить ребенка. Работа - это все, что его волнует на самом деле. А все, что достанется ребенку - это вечно сменяющиеся няньки и абстрактный фантом отца. Он вроде бы и есть, но его как бы нет.
Стас понял, что несмотря на то, что речь идет о Волкове, Рита говорит о себе. Старшему ребенку семьи Ибрагимовых в этом плане повезло гораздо больше. Тогда еще молодые и страстно влюбленные друг в друга родители ценили семейное счастье намного больше, чем работу. Поэтому и любви Стасу досталось на порядок больше, чем его младшей сестре - она родилась в ту пору, когда родители уже сколотили состояние и занимались только тем, что пытались приумножить свой капитал и утвердить свое положение в высшем обществе.
Поэтому Рита большую часть времени проводила в обществе нянек, посещала театральную, музыкальную и модельную школы, и была очень одиноким ребенком.
Стас почувствовал резкий укол вины перед сестрой.
- Ты не можешь это так просто утверждать, - сказал он и наклонился, чтобы поднять подкатившееся к его ногам яблоко.
- Я знаю Рому, - весомо сказала она. Прозвучало это так, что эта фраза должна была целиком и полностью убедить Стаса в том, что да, она действительно знает, о чем говорит.
- Давай лучше закроем эту тему, Стас. - вдруг резко сказала она, поднимаясь с дивана. - Решение было принято уже давно, и я не вижу смысла, что-либо менять. Да, ты прав, сейчас я не испытываю к этому ребенку ненависти, но и никаких чувств у меня к нему тоже нет. Так или иначе, он является ошибкой. Я сделала все, от меня зависящее, чтобы он остался жив. Этого достаточно.
Стас смотрел во след уходящей сестре и думал. Думал о том, что каким-то непостижимым образом его все же волнует судьба... племенника. Он бы с уверенностью мог сказать, что не испытывает к нему каких-либо особых родственных чувств, но все же что-то внутри заставляет его возвращаться к мысли о том, что он бы хотел видеть, как растет этот ребенок.