Разрешение на усыновление как будто действительно оттягивало сумку.
Честно скажу, что, поднимаясь по лестнице в кабинет директора детского дома, я чувствовала некоторую нервозность и... вину? Почему-то мне было стыдно и неловко от того, что я буду «выбирать». Когда-то в детстве мы пошли в собачий питомник - на мой день рождения родители наконец-то решили подарить мне собаку. Я помню, как работник питомника с улыбкой распахнул передо мной дверь в помещение с клетками и вольерами для более крупных пород, и, со словами: «Ну, выбирай, какой нравится!», впустил подпрыгивающую от нетерпения меня внутрь.
Почему тогда я чувствовала предвкушение, а сейчас вину? Потому что я опять буду выбирать, но уже не собаку, а ребенка. Как кощунственно это звучит! Хотя, будь здесь Лариска, она бы обязательно закатила глаза и сказала, что я всегда мыслю не в том формате. Мне кажется, я как наяву слышу ее голос, в котором проскальзывают обвинительные нотки: «Ты всегда так, Ир! Помнишь свои слова, когда я сказала тебе, что мы с Вадимом решили завести ребенка? - Завести? Звучит, как будто вы собаку решили завести. Или машину. - Тьфу!»
Что правда, то правда. Я всегда, сколько себя помню, проводила странные аналогии. Не скажу, что это доставляло мне какие-то неудобства, да и окружающие об этом редко когда узнавали, ибо думала я о таком, как правило, только про себя. Но внутри все равно грыз какой-то червячок.
Вот и сейчас, перед взором встала нелепая картина, как директор детского дома с благожелательной улыбкой открывает передо мной дверь в мед. отделение для самых маленьких и, пропуская вперед себя, говорит: «Ну, выбирай, какой нравится!»
От этой картины я передернулась, сморгнула, обнаружив себя перед дверью директорского кабинета. Почему-то оробела, как будто я сейчас стою перед дверью в кабинет школьного директора, пригладила волосы, и негромко, но решительно постучала.
- Можно?..
Ей богу, как школьница!
***
Директором, как ни странно, оказался довольно молодой - на вид не больше сорока лет - мужчина. Он сидел простым старым столом времен моей школьной молодости. Перед ним лежала раскрытая толстая папка, которую он внимательно читал, время от времени выписывая что-то в тетрадь.
Вообще, войдя в кабинет, я подумала, что прошла через портал времени: старая СССРовская мебель, потертый, местами задравшийся линолеум, имитирующий кладку паркета, покрашенные, но деревянные окна, чистые, линялые шторы и бабушкин тюль.
Поэтому мужчина, сидевший за столом в довольно строгом, но новомодном пиджаке, да прикрытый сейчас ноутбук были ярким и каким-то совсем чужим акцентом в этом странном интерьере, который, как ни странно, почему-то вызвал в душе отклик ностальгии.
- Здравствуйте, - сказала я, - прикрывая за собой дверь и проходя в центр комнаты, становясь аккурат под старой люстрой и перед столом директора.
Мужчина поднял от папки голову и, увидев меня, улыбнулся.
- Ирина Сергеевна? Я ждал Вас, - голос у него оказался молодым и приятным, хотя, увидев лицо, я поняла, это этому мужчине едва ли не под пятьдесят лет. С одной стороны, пятьдесят лет - это не так уж много, но с другой - это уже половина сотни лет, что звучит уже намного объемней и внушительней. Хотя, о чем это я опять? Ох уж эти ассоциации...
Несмотря на ухоженную, моложавую внешность, возраст не позволил скрыть уже явно заметные морщинки вокруг глаз, на лбу и носогубных складках. Глаза, по молодости, наверное, чуть ли не ярче молодой зеленой листвы, сейчас потускнели, выцвели. Да и стекла стильных очков не явно, но все же заметно уменьшили их размер, что говорит о близорукости.
- Киреев Леонид Дмитриевич, - мужчина встал из-за стола и протянул мне руку.
- Никонова Ирина Сергеевна, - я немного скованно пожала ее в ответ и несмело улыбнулась, получив в ответ мягкую и добрую улыбку.
- Прошу, присаживайтесь, - сказал он и указал на ранее незамеченный мной стул и первым вернулся на свое место за столом.
- Перед тем, как мы пойдем в детское отделение, я обязан с Вами поговорить, - произнес он, складывая руки на столе и переплетая пальцы в замок.
Я села и с готовностью посмотрела на Леонида Дмитриевича.
- Насколько мне известно, - начал он, - вы хотите взять на усыновление грудного ребенка. И, - он мельком глянул в ту самую открытую толстую папу, - в заявлении указали, что предполагаемый пол - мужской. Вы понимаете, что это большая ответственность? Чем вызвано такое решение?
Естественно я понимала. Брать на себя ответственность за кого-то столь крошечного было большим риском с моей стороны, и, честно сказать, вызывало вполне обоснованный страх. Но все же...