— И я о том же. Сам говорил, что ничего нет лучше прощального секса. — Она уже расстегивала его брюки.
— Режин… Я не могу.
— Почему?
— Что — почему?..
— Я хочу тебя, Антонио, ты мне сейчас снился…
— То есть пока мы не…
— О, иди ко мне, какой же ты красивый…
Что это с ней? В самую последнюю минуту ей вдруг захотелось всего и сразу…
— Не надо. — Он отвел ее руки.
— Ну, не упрямься, — промурлыкала она и попыталась стянуть с него рубашку.
— Почему мы не можем хоть раз сговориться друг с другом? — вырвалось у него.
— Наверное, привыкли. Уж так у нас получилось… А что? Мне даже нравится…
— Мне — нет!
Режин вздохнула.
— Мне и так тяжело от тебя уходить. — Антонио заправил рубашку.
— Потому что ты меня любишь, да?
Он кивнул.
Режин встала и ласково провела рукой по его лицу, потом мягко поцеловала в губы. Если бы только она сказала хоть слово. Что он ей не безразличен. Что она не хочет, чтобы он уезжал.
— В последний раз, — повторила она и стянула с него рубашку.
Она провела руками по его груди, тронула соски, дразня и волнуя наготой своего теплого со сна тела.
— Ты же не можешь остановиться, и я тоже.
Он не хотел этого. Но не мог устоять.
Он уже лежал рядом с ней, позволяя гладить и ласкать себя. Она взяла инициативу, и он поклялся подчиниться. Он всегда был активной стороной. На этот раз это было ее, и только ее дело.
Ей понадобилось совсем немного усилий, он не мог противостоять. Его тело реагировало помимо воли. Он любил ее, черт возьми, так любил! Куда ему девать все это, когда ее не будет рядом?
— Зачем ты так со мной, Режин?
— Я не могу иначе.
— Но я тебе не нужен. Тебе нужен только секс.
— О чем ты говоришь? Какая разница? Разве я могла бы спать с тобой, ничего к тебе не чувствуя?
— Почему же тогда мы расстаемся?
— Не надо, не говори. Люби меня!
Она села на него верхом, и он заполнил ее до отказа. Она вела его плавными движениями бедер. Задавая ритм, она раскачивалась над ним, неся его в себе к зениту. Он хотел ее все больше, он хотел, чтобы она осталась с ним, на нем, до скончания времен. На всю жизнь.
— Уедем в Испанию, — проговорил он, приходя в себя после их безумного полета. — Давай жить вместе. Как муж и жена. Ты — женщина, которую я люблю. Ты делаешь меня счастливым.
Он искал ответа в ее глазах.
Но тут зазвонил телефон.
— Проклятье! — гаркнул он. — Не подходи!
— Не могу. Это наверняка с работы.
— Обойдутся без тебя пять минут!
— Я за них отвечаю.
— Сначала ответь мне!
Она сняла трубку:
— О’кей. Я буду через полчаса.
Антонио в отчаянии рухнул на подушки.
— Там опять проблемы.
— Режин, не уходи. Ответь мне.
— Мне нужно время. Дай мне сначала здесь разобраться.
— Времени нет. Я улетаю.
— Извини, я не могу ничего сказать. У меня голова пухнет. Ты выбрал самый неудачный момент. Прости, Антонио.
Она одевалась, он смотрел на нее в тихом отчаянии.
— Захлопни дверь, когда будешь уходить.
— Когда ты вернешься?
— Не знаю. Посмотрим.
Дверь прощально хлопнула. Антонио сидел на кровати, не веря тому, что сейчас произошло. На этот раз — действительно конец. Если она до сих пор ничего не поняла и не изменилась, то уже не поймет и не изменится никогда.
У него больше не было сил терпеть ее перепады: плюнет — поцелует, к сердцу прижмет — к черту пошлет. Этой ночью он сделал все, что мог. Но, как видно, ей не хватило.
— Вы серьезно? Вы хотите сказать, что бригадир не мог найти чертежи, и из-за этого вызвали меня?
— Мы думали, это очередной саботаж, мадемуазель Лефевр. Извините, пожалуйста, что зря вас побеспокоили.
— В следущий раз думайте головой и сосчитайте до десяти, прежде чем хвататься за телефон! Что еще у нас сегодня? Мое присутствие нужно?
— Нет, все нормально, мы справляемся.
— В таком случае, я на связи по мобильному.
На Режин навалилась свинцовая усталость. Она сидела за рулем и смотрела в окно. Рабочие трудились над бетонными подпорками первого этажа.
Вдруг она подскочила, как разбуженная. Может быть, еще не поздно!
Она мчалась через весь город, лавируя и обгоняя с самоубийственной скоростью. Как же она раньше не понимала этого? Господи, только бы не опоздать!
— Уже уехал?
— Да, мадемуазель, мне очень жаль.
— Можете посмотреть, во сколько его самолет на Барселону?
— В одиннадцать тридцать.
Она посмотрела на часы. Четверть двенадцатого.