Иногда на чердак забирались бездомные кошки или собаки, — их Вениамин Л. тоже не упустил ни одной. К кошкам и собакам он испытывал какую-то особую, жгучую неприязнь и бросался на них вовсе не потому, что видел в них пищу, а потому, что ему было ненавистно само их существование, то, что они просто были; бросался несмотря на то, что рисковал потерять глаза — это когда кошка, — а то и вовсе не одолеть противника — среди собак попадались довольно крупные экземпляры. Однако пока Вениамин Л. всякий раз выходил победителем. Он научился, как и они, пользоваться зубами — это оказалось совсем просто и было эффективно, следовало лишь не дать ухватить за шею себя. А в руках для таких случаев у него всегда был нож, и зубы с ножом — получалось в высшей степени действенно. Правда, последнее время руки странным образом стали плохо держать нож, вообще что-либо держать, и он уже начал тренировать себя, чтобы в следующий раз обойтись без ножа, использовав вместо него ногти. За время этой дикой жизни здесь, на чердаке, ногти у него окрепли, перестали быть ломкими, он дал им отрасти подлиннее и иногда, поймав голубя, не перекусывал ему жилку, а взрезал ее ногтем. Получалось — будто ножом.
О том, что после происшедшего здесь убийства могут прийти осматривать чердак журналисты, Вениамин Л. и думать не думал. Потрясение, которое пережил, было столь сильным, что его в конце концов оглушило сном, он упал на свою лежанку в углу под сводом крыши, отключился — и проснулся оттого, что вокруг стоял гул голосов, а в глаза бил яркий, обжигающий свет. Он сел, ничего не соображая, и около лица тотчас оказалось несколько микрофонов. «Расскажите, что вы здесь делаете? Кто вы такой? Вы были здесь, когда это все произошло?» — разом, перебивая друг друга, заспрашивали его. Все они, разглядел Вениамин Л., были этими. Ни одного человека.
— У меня заслуги… я удостоен… я наоборот, — заторопился Вениамин Л., полез во внутренний карман и вытащил на свет выданную ему когда-то бумагу. За это время она совсем обтрепалась, облохматилась, протерлась на сгибах, текст внутри тоже вытерся, побледнел, но все же Вениамин Л. хранил ее, берег — вдруг понадобится. Вот понадобилась.
Реакция на бумагу, когда кто-то один из этих с микрофоном в руках прочитал вслух ее содержимое, оказалась неожиданной для Вениамина Л. Он не ожидал такой. Он ждал, что над бумагой снова, как бывало прежде, начнут изгаляться, обхохатывать ее, но нет: в воздухе вокруг словно бы разлилось почтение, бумагу бережно свернули, вернули ему, после чего он был спрошен, уже без прежней развязной хамовитости, а уважительно, и одним, а не всеми разом:
— Что с вами случилось, Уко, почему вы оказались здесь?
— Я здесь живу, — ответил Вениамин Л.
Что ему было отвечать еще?
— А вы вполне удовлетворены вашими нынешними жилищными условиями?
Вениамин Л. ничего не понимал. С какой стати они разговаривают с ним подобным образом? Это была какая-то хитрость с их стороны, какой-то обман! Сколько он ни прятался от них, он к ним попался, и теперь его в лучшем случае ждет смерть, как этого несчастного дежурного из милиции, или то, что произошло с остальными уцелевшими людьми. Вениамин Л. знал, что произошло с остальными. В слуховое окно он неоднократно наблюдал, как их по утрам выгоняли из подвалов, строили в колонны и под конвоем уводили на работу. К вечеру так же под конвоем их приводили обратно и вновь загоняли в подвалы.
Из груди у Вениамина Л. вырвался жуткий, истошный крик, он вскочил и бросился к слуховому окну. Предпочтительнее было отправиться вслед за тем дежурным, чем оказаться в подвале.
Ему не дали добежать до окна. Подставили подножку, свалили, завернули за спину руки…
Вот это было более понятное обращение. Такого Вениамин Л. ожидал с самого начала.
Он кричал, бился, пытался кусаться — его связали по рукам, по ногам, положили на одеяло, служившее ему лежанкой, и понесли с чердака на лестничные марши.
Что они со мной будут делать, что будут делать, билось в Вениамине Л. Он сейчас безумно завидовал тому дежурному: того хоть в одно мгновение, а что они устроят с ним?
Его привезли в больницу. То есть это было похоже на больницу, но на самом деле это, видимо, была какая-то лаборатория, и они собирались умертвить его здесь, выкачав из него всю кровь. Блестели хромом рукояток приборы со множеством стрелок в окошечках, сияла крахмальной белизной белья кровать.
Его в несколько рук повернули на бок, сняли с него штаны, трусы, оголив зад, и приведенная под конвоем дюжей крысы медсестра-человек сделала ему укол. Через несколько минут у Вениамина Л. все поплыло перед глазами, он успел подумать: «Вот он, конец», — и потерял себя.