4. Сказка как источник познания
Существует единственный способ понять множественную личность (да и любую другую Личность, по типу сильно отличающуюся от характерного для Вас типа/типов) – эмпатия. Иностранное слово, означающее, грубо говоря, умение «влезть в шкуру» другого, почувствовать чужую шкуру (и потроха) своими собственными. Эмпатия отличается от «симпатии» тем, что «шкура» может Вам и не нравиться, но Вы со-чувствуете её обладателю. Мак-Вильямс советует своему читателю (действующему или будущему психотерапевту):
“Я бы рекомендовала читателю, независимо от его теоретической ориентации, попытаться постигнуть феномен диссоциации, используя «чувственно близкий опыт» – проэмпатировать внутренним переживаниям человека, который чувствует и ведет себя так, как будто состоит из многих различающихся собственных «Я»” [3, c.421].
Совет хорош для клинициста, мимо которого ежедневно проходит множество «странных» людей, изначально настроенных на обсуждение своей специфики. А если Вы не профессионал, и окружающие Вас люди «нормальны» (или изо всех сил стараются казаться такими); тогда кого Вам эмпатировать? Реальные люди, кроме самых близких, обычно защитно-закрыты – или слишком сложны. Именно поэтому в данном цикле «сверхпопулярных» лекций выбран прием апелляции к литературным образам, причем к образам детских/юношеских книг.
И вообще, Вы не задумывались, почему человек читает (если вообще читает) только лет до 20–25? Позднее, за редким исключением, идут, в лучшем случае, чисто развлекательные или «модные» книги. Любому детёнышу надо познавать мир, куда он вступает – это условие выживания, инстинктивная потребность. Естественное удовлетворение инстинкта приносит радость: ребёнок читает, потому что ему это нравится! И радость ему приносят именно психологически «правильные» книги – их героев любят, с ними смеются, с ними плачут; они воспринимаются как частичка тебя самого. Эмпатия. Позднее этого уже не будет. Но опыт эмпатии, опыт разнообразия психических миров уже получен. А детские книжки – потрепанные, любимые, сохраняются в памяти как никакие другие. К этому источнику я и обращаюсь.
И еще – Вы не задумывались, почему в детстве и юности любимыми жанрами являются сказка и фантастика? (Для девушек еще – любовные романы, которые тоже, в узких рамках жанра, фантастика). Зачем они, если цель чтения – подготовка к реальной жизни? Затем, что будущее пока НЕ реально. Если бы оно реализовалось точно в тех же формах, что и для предыдущего поколения – вот это и была бы настоящая фантастика. Каждое новое поколение живет в новом мире – так было всегда, а с конца 19 века дело усугубилось еще научно-технической революцией: технический антураж начал меняться слишком быстро. И тогда появляются «технические» фантасты (Жюль Верн, Герберт Уэллс). Не важно, что куча их предсказаний совершенно не оправдалась, а важно то, что для вступающего поколения стресс дезадаптации к технической эпохе был снят.
Середина 20 века. Атомная бомба, выход в космос, жестокие социальные эксперименты. Все предварялось соответствующей фантастикой (Беляев, Стругацкие, Кларк, Азимов, Лем). Конец 20 века. Вызревание новой компьютерно-информационной цивилизации – те же и новые имена. Но за технической/социальной стороной дела как-то терялась «психологическая» фантастика, хотя она присутствовала всегда: те же Уэллс (Человек-невидимка), Лем (Солярис), Азимов (Я – робот). Да что там Азимов! Оказывается, современный психологический хит – множественная личность – был предварен Стивенсоном 125 (сто двадцать пять!) лет назад. Правда, не без ошибок (их мы обсудим в следующем разделе), но «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» [26] дает нам эмпатическую возможность “постигнуть феномен диссоциации” (по вышеприведенному выражению Мак-Вильямс [3]) без соответствующего клинического опыта.
5. Ошибка доктора Джекила
Вкратце история доктора Джекила такова (напоминаю – для тех, кто читал книгу или смотрел экранизацию, или ввожу в курс дела – для всех остальных). Респектабельный и добродетельный доктор Джекил не хочет портить свой внешний и внутренний имидж существующей в его «Я» примесью – увы! – бессовестного искателя удовольствий; он выделяет эту «примесь»; вполне научным образом, изготовив специальную тинктуру. Под действием препарата телом и сознанием доктора Джекила завладевает «мистер Хайд», который пускается во все тяжкие под возмущённо-сочувственным присмотром Джекила. С течением времени Хайд постепенно набирает силу, «возвращаться» в Джекила (прием того же препарата) становится все труднее, а тут еще – о ужас! – тинктура перестает действовать, так как новые партии ингредиентов для ее изготовления оказываются непригодными: по-видимому, первая партия содержала какую-то необходимую примесь. Под действием последней порции годного препарата Джекил пишет объяснительную записку своему другу, самопроизвольно превращается в Хайда, а тот вынужден покончить с собой дабы избежать виселицы за все дела, сотворенные в процессе своих увеселительных прогулок.