— Анюта?! Ты, что ли?!
Аня вернулась в дом, захлопнула дверь и по молчаливой реакции соседа поняла, что тот правильно сообразил — лучше ее не трогать. Пошел сообщить товарищам, что дочь Василия вернулась.
Дальше она действовала, не отдавая себе ни в чем отчета. Время от времени прихлебывая из бутылки, Аня распаковала баул, достала свой паспорт, аттестат зрелости, кассеты с английским языком, магнитофон и все это тщательно упаковала в два пластиковых пакета. Потом лопатой выкопала под крыльцом яму и тщательно уложила туда пакеты. Неторопливо закопала их и потопталась на этом месте. Вернулась в дом, снова хлебнула из бутылки, посидела и разобрала свои вещи. Переодевшись в джинсы и тонкий свитерок, натянула чистые носки и кроссовки. Она знала, что на кухне должен был лежать длинный самодельный нож с тяжелой рукояткой — отец выточил его сам: широкое отточенное лезвие с острым жалом. Отец называл его «мачете». Нож оказался на месте. Аня завернула его в полотенце и засунула за джинсы. Потом накинула ветровку и села к столу.
Свечка догорела, она нашла вторую.
К моменту, когда догорела и эта, в бутылке уже ничего не осталось, но Аня не чувствовала себя пьяной. Она помнила, что первая электричка должна пойти на Москву около пяти утра.
И успела на нее.
В пустом вагоне Аня слегка вздремнула и очнулась секунда в секунду, как только электричка остановилась на платформе Курского вокзала.
Метро уже работало. Аня вышла на «Бауманской», откуда неторопливо двинулась к Разгуляю. Дом, где она когда-то встречалась с Соболем, нашла сразу, так же, как и вход в него. И так же без раздумий, уверенная, что не ошибается, остановилась у обитых клеенкой дверей и нажала на звонок.
Было около семи утра. За дверью послышались шаги и женское, спросонья, недовольное бурчание.
Аня сбросила с плеч ветровку, и она повисла на перилах лестницы. Когда затрещали открываемые замки, Аня вытащила из-за пояса нож, выдернула его из полотенца и спрятала клинок за спину.
Дверь открыли без вопросов, словно Аню ждали.
Заспанная молодая женщина глянула на Аню удивленно.
— Рябикова. Олега, — отрывисто потребовала Аня.
— Кого?! — удивилась женщина. — В такую рань и…
— Нет! — крикнула Аня. — Соболя! Соболя!
— А! Но ведь Соболь…
Головой вперед Аня бросилась в квартиру, сбила женщину с ног и, точно зная направление, влетела в комнату.
Молодой мужчина уже приподнялся с дивана, когда Аня с размаху ударила его ножом в левый бок.
На свое счастье, он не спал и не был с похмелья. Тренировки оперативного работника тоже сыграли свою роль, в последний момент он отбил от себя смертельный удар — клинок лишь скользнул по ребрам, вспарывая кожу. Кровь хлынула на простыни.
— А-а! — дико заорала женщина, а мужчина уже встал на колени, изготовившись отразить вторую атаку. Он сумел отбить ее, почти не пострадав.
Нож лишь рассек ему левое предплечье, но правой рукой он схватился за лезвие, вывернул его и тут же ударом кулака в челюсть отбросил Аню к стенке.
— Это не Соболь, дура! Это не Соболь!
От второго удара в висок Аня потеряла сознание.
Грузная женщина в униформе с лязгом открыла перед Аней железные двери и слегка подтолкнула ее в спину.
— Входи.
Аня шагнула и тут же остановилась. Дружный хор веселых голосов приветствовал ее:
— Новенькая! С прибытием, дорогая! Да какая молодая! Просто Золушка!
Аня стояла на пороге и молчала.
Юркая женщина с проседью в смоляных волосах подскочила и напористо спросила:
— Знаешь ли хоть, куда прибыла?
Аня не ответила.
— Поздравляю, Золушка! Тебя имеет честь принимать Бутырская тюрьма! Женский следственный изолятор!
Аня молчала.
— Ты что, в ступоре? Заколодило тебя? Бывает, не боись!
Аня не двигалась.
— Все, дамочки! Спокойно! Дайте Золушке отойти! Ложись сюда! Наше главное занятие — лежать! Кто год лежит, а кто два, а то и поболее.
Дверь с лязгом захлопнулась.
— Со мной рядом бедовать будешь, — сказала юркая заключенная. — Меня Настеной зовут. Ложись и отходи.
Аня послушно легла, бессмысленно оглянулась. Товарок было дюжины две. Под потолком — небольшое зарешеченное оконце, вдоль темных стен на веревочках — тряпочки, чулки, бельишко. Душно, сыро, тесно. Аня закрыла глаза.
Сколько она пролежала в бесчувственном состоянии, Аня определить не могла, но когда открыла глаза, в камере было тихо.
— Не спишь? — тихо спросила Настена.
— Нет.
— Соображать можешь или еще в ступоре?