Около полудня она прикрыла за собой воротца и, не оглядываясь, пошла прочь.
На кладбище она без труда нашла участок номер четырнадцать. Могилу родителей тоже обнаружила сразу. Из густой травы, буйно разросшейся на квадратном клочке земли за железной изгородью, торчала почти метровая пирамида из нержавеющей стали. Завод похоронил своего заслуженного сталевара с почестями: если не сломают, пирамида из качественной стали простоит века! На одной из граней пирамиды было написано, что здесь покоятся заслуженный сталевар В. И. Плотников, Герой Социалистического Труда (посмертно), и его жена. Это уточнение — посмертно — повергло Аню в какой-то необъяснимый суеверный страх, и только потом она сообразила, что утверждение отца в звании Героя проходило после его смерти и, может быть, за него еще пришлось бороться (ведь не герой помер, а уголовник). Но завод сделал все что мог. И за то спасибо.
Вот, папаня, и весь след, который ты оставил на земле. Тебе так и не удалось единственный сезон в жизни провести так, как проводят его цивилизованные люди. Все тебе готовила дочь — и виллу, и шампанское по утрам, и прекрасную женщину под бок, но… Не получилось.
Тот, по чьей воле это произошло, ответит за все, рано или поздно он заплатит по этому счету, даже если ей, Ане, придется пройти по второму кругу страданий.
Аня присела в траву около могилы, распаковала сумку, организовала «стол» на газетке, разлила остатки водки по трем стаканчикам, выпила, вздумала было взгрустнуть, но оказалось, что все слезы уже выплакала ночью. А потом расколола все три стакана, раскрошила птицам хлеб и пошла на электричку.
Подруги Аллы и ее мужа дома не оказалось — то ли задержались на приеме у английского посла, то ли горбатились на картофельном поле.
Аня наполнила ванну теплой водой, подлила шампуня и, разнежившись, незаметно для себя задремала. К счастью, не утонула, а проснулась, замерзнув в остывшей воде.
Натянув потрепанный махровый халат (в свое время его называли японским кимоно из натурального шелка), она вышла на кухню. Аня достала из сумки шампанское и уселась к телефону с записной книжкой на коленях.
Автоматическая связь с Ригой работала плохо. Только с шестой попытки на другом конце провода подняли трубку и манерно спросили:
— Хэллоу?
— Тетя Берта! Это Аня Плотникова! Лаб диен! Свейки!
Пауза. И — отчужденным тоном:
— По-русски не понимать.
А что тут было понимать? Имя есть имя, а поздоровалась Аня по-латышски.
— Аня это! Сарму позовите! Сарму!
— Нет здесь никакой Сармы.
И — конец связи.
Чего-то подобного Аня ожидала, но услышать об этом в такой форме от всегда вежливой соседки-латышки!..
Наудачу Аня решила позвонить Сарме по прежнему телефону, в дом ее родителей. И угадала!
— Анька! Матка Бозка Ченстоховска, чтоб ты сдохла! Я всю страну обшарила, найти тебя не могла! Где ты была?
— В Японии! — захохотала Аня, и мир засверкал алмазами.
— Я так и думала! Когда приедешь?
— Не решила еще!
— Давай скорей! Лето уже кончается, жизнь, правда, хреновая, да где наша не пропадала!
— Ладно! Тебя из моей хаты вышибли?
— И тебя вышибли! Всю квартиру захватили соседи, и не рыпайся! Тут вообще очень много перемен, а последняя новость — папашку Штрома выгнали с работы!
— За что?
— За то, что он не чисто латышского происхождения! Говорить-то он говорил, а писать по-латышски не умел! Все девочки-проституточки по этому поводу пьянствуют вторую неделю!
— А Кир Герасимов?
— Кир собирается открывать публичный дом и даже пробивает это официально! Я просилась бандершей, а он сказал, что я завязла в промежуточном возрасте! Для обслуги уже стара, а для бандерши еще молода! Жизнь такая хреновая, что если б не братья-циркачи, с голоду бы подохла! А они все крепнут год от года! Тебя вспоминают каждый раз! Ты приезжай, поделимся с тобой по-братски, как в старое время!
— Подожди, Сарма! Я выпью шампанского за твое здоровье!
— Ах ты зараза! У нас тут с выпивкой такая напряженка, как в пустыне Сахара! Черт бы побрал ваших идиотов из Москвы, нашли что придумать, лучше б голодом всю страну заморили! Ага! Спекулируют вовсю, конечно, и на этой спекуляции получил два года Гарик-саксофонист! Но ты приезжай, мы-то с тобой как-нибудь вырвемся!
Минут десять перемывали косточки остальным знакомым, пока Сарма не спросила:
— А ты Виктора Сартакова в Москве не встречаешь?
— Виктора? А он здесь?!
— Давным-давно! Поступил в МГУ, на журналистику! Ты что, его там на своих Бродвеях не видишь?