— Ты стесняешься сказать?
— Нет. Ты не поймешь.
— Зато буду знать.
— Что самое главное?
— Да.
— Свобода. Деньги. Одно невозможно без другого.
— Ну что тут сложного для понимания?
— Много сложного, если подумать. Наш Веник полагает, что на атомной электростанции у него будут деньги. Чушь это. Платят там мало, если говорить серьезно. И облысеть да евнухом стать вероятность сохраняется. А свободой при этом и не пахнет. Но ты этого не поймешь. Потому что, несмотря ни на что, по-настоящему свободна. И даже не подозреваешь об этом.
— А ты?
— Нет.
И на эту тему, поняла Аня, говорить не следовало, потому что все тело его напряглось, он буквально выдавливал из себя слова, будто его пытали на допросе.
— У тебя среди однокурсниц девушки нет? — спросила она. — Не бойся, я не буду ревновать. Я же понимаю.
— Мне на них смотреть противно.
— Почему?
— Я не перевариваю женщин в сапогах и ватниках.
— Но ведь приходится, они не виноваты.
— Ага. Но вечером можно бы и переодеться. А они так и спят. Разве что сапоги скинут.
— Хочешь, я разденусь?
— Замерзнешь. Да я и не хочу сегодня.
— Меня?
— Никого. От этого дня рождения пусто в душе. Не обижайся, не в тебе дело.
Аня почувствовала, что сейчас заплачет. Куда бы она ни толкалась, пытаясь разбудить в нем нежность, везде натыкалась на стену, везде было табу, рожденное его прежней жизнью, которой она не знала и не могла себе даже представить. А проламывать эту стену тоже опасно, можно потерять даже эти крохи откровенности.
Разогнать его и добиться пылкой физической близости было несложно, это она чувствовала, но будет ли от этого большая радость? Окажись в такой ситуации Сарма, она бы не растерялась и долго голову не ломала. Аня словно услышала голос многоопытной подруги: «Прижмись лобком, а грудью — по лицу, губам, затем по этому месту. Возьми в рот, не торопись, чуть прибор привстанет — пощекочи его головку ресницами, глазками над ним поморгай, потом волосами укутай, между грудей зажми, руками — поменьше, больше — сиськами. Встанет и разъярится даже вчерашний мертвец».
Ничего, решила Аня, до утра времени много, весь этот арсенал можно оставить в качестве резерва, если у Олега так ничего и не екнет в душе, не говоря уже о том, что между ног.
Неожиданно он заговорил сам, сумрачно, монотонно, словно читал с листа:
— Я родился в Свердловске, школу там окончил, а попал в переплет в Питере.
— Какой переплет?
— Скверный. Должен одним подонкам кучу деньжищ. И за мной идет охота.
Аня вздрогнула.
— Тебя хотят убить?
— Может быть, и так. Но они желают получить свой долг. А уж если не получат…
— Много?
— Много.
— Но они тебя еще не нашли?
— Нет.
— Ищут?
— Конечно. И уже ограничили мою свободу.
— Ты хочешь вернуться в Ленинград?
— В Питер, в Москву, куда угодно… Только не сидеть в этой вонючей провинциальной дыре. Они тут в своей тухлой Риге корячатся под западный образ жизни, думают, что живут, как белые люди, им даже в голову не приходит, что в этой убогой провинции они протухают без перспектив, без размаха, вообще без жизни.
— Рига — хороший город. Культурный все-гаки. Видел бы ты мою Электросталь. Просто деревня при громадном заводе.
— Это лучше, чем деревня Рига без завода. Да наплевать мне на все города, когда решаются другие страшные дела.
— Подожди… Всегда есть выход из положения. Надо только поискать.
— Смотря из какого положения. Ты не понимаешь, как я влип.
— Почему не понимаю? Я тоже увязла очень серьезно.
— Да? — насмешливо спросил он. — Мальчика с подругой не поделила? У слепой старушки кошелек украла со всей ее пенсией? Или какую-нибудь венерическую заразу подхватила? Это все чепуха. Все это преодолимо.
— А что, по-твоему, не чепуха?
— Все то же. Свобода. Деньги… И кровь.
— И только? — Аня заставила себя засмеяться.
— Дурочка. Так ты ничего и не поняла. Спи лучше. Я сегодня разбит по всем статьям. Ты тоже нынче руку приложила, чтоб меня добить. Понимаешь?
— Нет, — ответила Аня. — Но… Я… Я убила человека.
Он полежал неподвижно около минуты, потом приподнялся на локте и спросил ошеломленно:
— Это правда?
— Правда. Он хотел меня изнасиловать, а мне под руку попался автомат Калашникова. Я и выстрелила.
— Случайно?
— Не знаю… Раньше думала, что случайно. А потом… У нас ведь в школе была военная подготовка. Мы, правда, из автомата не стреляли, только из малокалиберной винтовки.