– Мишутка, радость моя, счастье моё!
Мавра смотрела на дочку и улыбалась. Для материнского сердца отрада видеть своего ребёнка счастливым. Столько было всего пережито, но это в прошлом, впереди жизнь ради другой жизни. Анисья одна должна растить сына. Будет трудно, но Мавра поможет, пока ещё она в силе.
Появились первые гости. Пришли Михайловы – Василий с женой Валентиной и сыном Иваном. Василий и Валентина ровесники Мавры. Женщины расцеловались, поздравили друг друга с праздником и вошли в дом. Начали угощаться. Незаметно народу прибавилось, подходили новые гости, пили пиво, хвалили Мавру. Она, разгорячённая от похвал и выпитого, много смеялась. Потчуя гостей, к обеду так закрутилась, что с удовольствием приняла приглашение отправиться в гости к соседке.
Изба опустела. В спокойной тишине откуда-то издалека доносились голоса и смех, деревня шумела. Анисья уложила Мишутку на кровать, легла рядом, мальчик припал к материнской груди. По мере того, как он насыщался, глазёнки его смыкались и через какое-то время он уснул. Задремала и Анисья. Из темноты появился образ покойного мужа. Он лежал около Анисьи и рука его сначала мягко, а потом с нажимом ласкала грудь Анисьи, и в этом жесте она ощущала, как нарастает его желание, и когда он настойчиво стал тянуть Анисью перевернуться на спину, она открыла глаза и увидела перед собой дядьку Васю Михайлова.
– Анисья, – шептал он, – подвинься, давай по-тихому, никто не узнает!
Договорить он не успел. Оказался на полу, отброшенный толчком сильных Анисьиных рук.
– Ах ты, пень старый!
Анисья рывком соскочила с кровати. Ещё мгновение и она держит в руке топор, стоявший в углу у печки.
– Я тебе сейчас покажу по-тихому!
Проснулся и заплакал Мишутка. Дядька Вася, теснимый Анисьей к выходу, что-то слабо бормотал, но пятился к дверям спиной. Опасался. Упёршись в дверь, он толкнул её и вывалился в коридор. Анисья не отставала, шла следом и топор из рук не выпускала, а держала его так, будто хотела замахнуться и стукнуть незадачливого любовника по голове.
На улице у крыльца стояла молодёжь, среди которой был сын Василия.
Увидели они такую картину: дядька Вася выскочил из дверей и пересчитал ступени крыльца, за ним с топором в руках вылетела разъярённая Анисья, в расстёгнутой на груди кофте.
– Ванька, забирай своего папашу! Он мне по-тихому предлагал, а я так не умею. Я шибко умею.
– Дура, Ванька Грозный! – возвысил голос дядька Вася.
Парни хохотали, дядька Вася сразу протрезвел, Анисья стянула кофточку на груди и ушла в избу к Мишутке.
– Эх, ты! Папаша. – сквозь смех сказал Ванька и повёл отца в сторону дома.
Вечером, когда гулянье в деревне закончилось, и наступили сумерки, сидели во дворе Анисья с Маврой. Рядом на траве играл Мишутка. Белая кошка устроилась рядом с женщинами на скамье и временами заводила громкую песню, такая была у неё кошачья особенность. По дороге пошатываясь шёл дядька Вася. Он ещё угостился, шагал нетвёрдо, была вероятность запутаться в ногах и свалиться где-то по пути домой. Он увидел Анисью с Маврой, поднял кулак, погрозил им и пробурчал себе под нос:
– Что за деревня… ни одной… не найдешь.
Анисья показала ему в ответ кулак, а Мавра удивлённо посмотрела на дочку. Женщина махнула рукой, не хотелось ничего объяснять матери. Посидели ещё немного, пока Мишутка не стал капризничать и вернулись в дом. Праздник закончился.
Глава 2
Незаметно пролетело лето, и, как было условлено, пошла Анисья работать на ферму. Два больших новых кирпичных строения находились за деревней ближе к лесу. Коровы и телята содержались по отдельности. Стадо было большое. Бригада доярок вместе с Анисьей состояла из шести женщин. Главным на ферме был Евгений Иванович. Коровы поделены между доярками, в обиходе у каждой по десять голов. Доили по-современному аппаратом, но случалось, что свет отключали и тогда по старинке – руками. Рано утром Анисья уходила на ферму: летом к пяти часам, зимой к шести. Летом коров после дойки выгоняли в поле, зимой оставляли в помещении. После утреннего удоя доярки торопились по домам. До обеда занимались домашними делами. Возвратившись на ферму, коров кормили, и уже вечерняя дойка заканчивалась поздним часом. Так без выходных трудились бабы, а дома у каждой было хозяйство и ребятишки. Привыкшие к труду, они никогда не жаловались и не роптали на жизнь. Наоборот, жили дружно, помогали друг другу. Знали все семейные проблемы и неурядицы. В праздники, управившись с дойкой, домой на обед не уходили. Ставили у входа на ферму стол и украшали его принесёнными из дома угощениями, как правило, пирогами, варёной картошкой, солёными огурцами. Извлекалась припрятанная бутылка вина и начиналась гульба. Вино поднимало настроение и веселило. Хотелось петь и плясать. Звонкие частушки, приправленные матом, в изобилии лились на устланный соломой пол и, отскочив от него, поднимались под самую крышу. Коровы равнодушно жевали жвачку и лишь при особенно визгливых криках очередной певуньи поднимали голову и протяжно мычали. С азартом стучали женские ноги, обутые в грубые резиновые сапоги, по полу, потому что спеть частушку сидя за столом не было никакой возможности. Разжигали они бабью душу и поднимали кураж. Однажды в самый разгар застолья, когда неугомонная Лида Арбузова затянула очередной куплет:
Говорят, я боевая,
Боевая не совсем!
Боевую сушат восемь,
А меня лишь только семь!
В открытые настежь ворота вошёл Евгений Иванович:
– Так, товарищи, почему пьем-гуляем?
– Иваныч, праздник же. – с вызовом ответила самая старшая по возрасту Нина Головкина.
– Праздник говорите, а коров подоили?
– Иди дерни за титьки, проверь! – предлагает Нина.
– Я тебя сейчас дерну. – Евгений Иванович грозит ей пальцем.
Ха-ха-ха! Смеются доярки, шутка понравилась. Нинку Головкину природа наградила богатством размером, не уступающим вымени её подопечных. Нинка довольная тоже смеётся.
– Ладно, – уже миролюбиво говорит Иваныч, – особо тут не бедокурьте, у вас ещё вечерняя дойка намечается.
Лида выступила вперед, топнула ногой и звонко запела:
Как на ферму к нам идти,
Надо брать полено.
Обувайте сапоги,
Грязи по колено!
– Вот озорницы. – Евгений Иванович ещё потоптался на месте, не зная, как уйти. К столу его не приглашали.
– Не очень-то тут. – строго дополнил он своё обращение и вышел на улицу.
Лида баба весёлая, добрая, но в семейной жизни несчастливая. Муж у неё драчливый, бьет супругу без причины. Бабы удивляются, как при такой жизни она сохраняет характер лёгкий. Сколько раз доярки отбивали Лиду у разъярённого Васьки. Обступят его кольцом, Лиду прикрывают, а двое товарок волокут её под руки подальше от буйного мужа. Она порой сама идти не может, так достанется ей от Васьки. Спрячут бабы горемыку, пока муж не проспится, и ходит потом Лида с лицом чёрным от побоев. Любил Василий устраивать разборки с женой на ферме. Всё ему мерещилось, что где-то недалеко в лесочке, прячется Лидин кавалер и поджидает неверную жену на свидание. Видения такие начинались у него, как правило, после того, как в изобилии выпитая самогонка ударяла в голову. Появлялся он тогда на пороге фермы и без разговоров налетал на жену. Бил её, пока верные подруги не отбивали бедную Лиду. Иногда доставалось и заступницам. Бывало, что скандалил он дома по ночам. Тогда растерзанная Лида выбегала на улицу в одной рубашке и пряталась у соседей до той поры, пока пьяный муж не засыпал.
– Почему ты позволяешь бить себя? – спрашивала Лиду Анисья.
– Что же мне делать, он вон какой бугай! Разве мне с ним справиться.
– Взяла что под руку подвернулось и огрела. Я убила бы, но бить себя не позволила!
– Дерзкая ты Анисья, я не такая.
– Лида, знаю, пустое дело советы раздавать, только жалко мне тебя. Чего им кобелям не хватает? За что из жён жилы тянут? Водка весь разум им застилает.
Пожалуются бабы друг другу на судьбу тяжёлую и разойдутся по стойлам коров доить. За работой мысли проветрят, и уже в перерыве слышится смех и весёлая болтовня доярок, отступают проблемы и обиды.
Глава 3