— До скорой встречи, дорогой товарищ! — горячо сказал он при этом и застыл в пионерском салюте.
Мальцев растроганно погладил мальчика по голове, прижал ее к своей груди. Дрогнувшим голосом ответил:
— Спасибо, друг!
Короткое мгновение они постояли молча, как два родных брата, встретившихся после долгой разлуки и вновь расстающихся на неведомый срок. Оба были взволнованы и счастливы. Никакие опасности и невзгоды им теперь не страшны! Они нашли то, что искали так трудно и так долго, каждый по-своему, а, найдя, обрели силу и веру, которых ничто в мире уже не сможет поколебать.
— До свидания, Витя! — Валентин положил ладони на худенькие плечи, прикрытые рваным тулупчиком, слегка отодвинул от себя, ласково всматриваясь в бледное лицо. — До свидания, товарищ!
Мальцев круто повернулся и, не оглядываясь, зашагал к партизанской стоянке.
Вечер распростер над лесом свои черные, расшитые затейливым звездным узором огромные крылья. Снег, будто отражая их нарядный блеск, искрился, в свете луны, казалось, он усыпан бесчисленным множеством хрусталиков, нежных и звонких. Обойти их при всем желании не было возможности, они тоненько звенели под ногами. В чуткой тишине леса этот звон обступал со всех сторон, он подхватывался и повторялся эхом. Будь на месте Валентина человек непривычный к такой обстановке, к повадкам и законам зимнего леса, он мог бы оцепенеть от страха: и впереди, и сзади, и справа, и слева слышался пронзительный, ледяными струйками пробегающий по спине стон стеклянных хрусталиков, растаптываемых тяжелыми сапогами. Чьи-то шаги, настойчивые и неотвратимые, следовали за тобой то приближаясь, то отдаляясь и останавливаясь только одновременно с твоими шагами.
Но Валентина они не смущали, хотя слух его, как всегда, был обострен, реагировал даже на шорох, сулящий опасность. Он их не замечал. Спокойно и уверенно, дыша полной грудью, спешил на базу Мальцев, улыбаясь своим мыслям. Сейчас партизанский радист и разведчик был особенно уверенным.
В холщовом мешочке приятно касались плеча каравай хлеба, несколько десятков картофелин, бутылка подсолнечного масла. Но всего приятнее было сознавать Валентину, что вокруг живут верные, надежные, подлинно советские люди. Сосны, шевеля верхушками, повторяли голосом деревенского паренька: «До скорой встречи, дорогой товарищ!» Как много вкладывал юный друг в простое, запретное теперь для него, наше гордое слово: «товарищ»!
Не один раз потом побывали в Канторке разведчики, вместе с Мальцевым и без него. Здесь их ждали крестьяне, готовые всегда делить с партизанами последний ломоть хлеба, горсть зерна, чашку молока, миску пустых щей. Рискуя при этом жизнью своей и своих близких, они помогали пришельцам из леса чем могли.
От взрослых старались не отстать и дети. Смышленые и смелые ребятишки — Витя, Леня, Саша, Таня — незаметно проникали всюду. Вездесущие, прислушивались к разговорам взрослых, подмечали все, что происходит вокруг. Они и в самом деле стали разведчиками — ушами и глазами партизан. Часто предупреждали их о грозящей опасности, по ложному следу пускали полицаев и оккупантов.
Не могло быть более верных друзей, чем эти крестьянские семьи, люто, всем сердцем ненавидящие чужеземных захватчиков, а еще больше — их наемников-полицаев.
В слепых бревенчатых избах, отрезанных от Родины вражеским нашествием, заброшенных среди бескрайних лесов, полей и снегов России, не гасла святая вера: Советская власть вернется, иначе не может и быть! Этой верой питалась надежда на встречу с отцом, мужем, сыном, братом, неведомо где воевавшими за свою родную Советскую власть, за правое дело Родины. В этой вере были смысл и цель жизни советских людей на территориях, захваченных врагом.
Так, с помощью крестьян, разведчики избежали голода.
— Хватит! Довольно! Ваших дурацких показаний мне больше не нужно. Вы слышите? Не нужно!
Вильгельм Брюнхельд, держа в левой руке телефонную трубку, правой, сжатой в кулак, со злостью стукнул по столу. Он всем корпусом подался вперед и уставился в одну точку сверкающими глазами, как будто там, за барьером стола, в пустой и мрачной комнате комендатуры гестапо перед ним сидел тот, к кому он обращался.
В ответ трубка молчала. Лишь слышалось учтивое, виноватое покашливание: начальник полиции терпеливо ожидал, пока его всесильный и беспощадный господин — капитан немецкой контрразведки Вильгельм Брюнхельд до конца выпалит весь свой заряд гнева и недовольства.
— Я знаю, — продолжал Брюнхельд, — я хорошо знаю, что вам нравится! Вам нравится работать именно так, как вы работаете сейчас: никакого тебе напряжения, никакого труда и риска, спокойная и беззаботная жизнь. Но этой спокойной жизни пришел конец. Вы слышите? Конец! Раз и навсегда!