Старую армейскую шинель она носила в семидесятые годы. Шинель уже тогда насиловала ее хрупкое тело, но в то время было модным из чувства протеста носить военное обмундирование. Когда она положила шинель в чемодан, он счел это капризом и почти добрым знаком.
Она надела ее на себя, как воин доспехи, когда выходила ночью из пансионата. Под дождем шинель, должно быть, стала еще тяжелее. Прежде чем войти в воду, Руфь наполнила карманы, которых в шинели было немало, галькой, чтобы не выплыть, если ей почти бессознательно захочется оттянуть конец. Собирая в темноте камешки и заполняя ими карманы, она потратила слишком много сил. Она просто не смогла бы поднять набитую камнями тяжеленную шинель и напялить ее на себя. И как только она дошла до воды, не рухнув под ее весом? Сколько усилий пришлось ей приложить только для того, чтобы в конце концов погрузиться в глубину, отгоняя мысли об отступлении.
Карманный фонарик она выключила и оставила на берегу. Ключ от входной двери пансионата она, по всей видимости, взяла с собой. Но его так и не нашли.
Утром Зуттер проснулся около половины восьмого и увидел ее пустую кровать. Под одеялом не было и намека на тепло человеческого тела. Он мгновенно понял, что произошло. Оделся, сохраняя спокойствие, которое ему самому казалось призрачным. Спустился к телефонной кабине в вестибюле и позвонил в полицию. Дожидаясь полицейского, с которым он был знаком, Зуттер сидел на гранитных ступенях у входа в пансионат. Потом, не говоря ни слова, пошел впереди. Он знал, где искать Руфь. Едва поспевавший за ним полицейский, человек одного с Зуттером возраста, не без подозрения посматривал на то, как Зуттер безошибочно выводил его к нужному месту.
День был свеж, как новое утро мира. Чуть дальше, на озере, солнечные лучи уже лукаво заигрывали с иссиня-черными волнами. Но и здесь, у берега, куда солнце еще не добралось, в темном тюке, что лежал на дне, угадывались очертания человеческого тела.
Двое мужчин неподвижно стояли рядом и беспомощно смотрели в прозрачную, но недосягаемую глубину. Под рукой у них не было средства, чтобы вытащить из воды тело. Может ли Зуттер сходить за помощью, спросил полицейский. А сам он тем временем останется «охранять» место. Обязанности можно бы разделить и по-другому, но полицейскому положено оставаться на месте происшествия. Приходилось мириться с тем, что Зуттер не сразу найдет нужных людей. Но и смотреть дальше в эту текучую, широко раскрытую могилу ему вряд ли следовало.
Зуттер получил указания. Выслушал, кому позвонить, кого позвать. В Сильсе был врач для срочных вызовов и рыбак по фамилии Каханнес, отвечавший за спасение на водах. Зуттер запоминал фамилии, бормоча их про себя. Дойдя до пансионата, он еще мог повторить их фройляйн Баццелль. Но звонить был уже не в состоянии.
Хозяйка пансионата застыла на месте. Потом проводила гостя в свою квартиру, предложила ему стул, а сама, перейдя в соседнюю комнату, стала звонить в нужные места. Говорила она по-реторомански, но Зуттер понимал каждое слово. Лишь однажды она открыла дверь и спросила, в каком точно месте обнаружено тело. Зуттер объяснил, как заправский гид.
Именно теперь, подумал он, почему именно теперь?
— Я доктор Рукштуль, — представилась она.
Рыжеватые волосы, прическа под Жанну д’Арк, взгляд Зуттера выдержала с профессиональным недоверием. Она была непоколебимо молода, от ее хрупкой фигурки веяло, словно запахом ядрового мыла, презрением ко всему некорректному. Она выслушала его, пугливой рукой исследовала его внушавшие опасения, но вполне доступные части тела, объяснила ему его состояние, но из всего, что он рассказал ей о своем самочувствии, записала только важное с медицинской точки зрения. Когда он спросил ее о дате возможной выписки, она призналась:
— Я боюсь вас.
— Вы боитесь за меня?
— Я боюсь вас, — уточнила она, не моргнув глазом. — Вы задаете мне неправильные вопросы.
— В таком случае отвечайте лишь на те, которые считаете правильными, — сказал он.
Она даже не улыбнулась.
— Я и пытаюсь это делать.
Он обратил внимание, что в речи доктора Рукштуль слишком часто встречается слово «сделаться». У него сделался пневмоторакс. Осложнения, слава богу, пока не сделались, медицинские показатели стабильны. За последние сутки он выделил четыреста миллилитров жидкости, в которой было очень мало бактерий, но вполне приличное количество гемоцитов. Пока ткани еще ослаблены и рана не затянулась, не исключено, что у него сделается второй пневмоторакс, в худшем случае гематопневмоторакс. И если вдобавок к этому сделается еще и инфекция, то есть опасность, что с ней уже нельзя будет справиться с помощью антибиотиков.