Вспоминал я и доброго знакомца своего жеребца Асуана, который остался без хозяина.
Или — без верного товарища, без лучшего друга?
Вадим Цаликов, который много снимал Ирбека в последние годы, съездил на конезавод в Целинное под Ростовом, где бедовал сирота-коняшка, снял теперь его одного и сделал ну, до того пронзительный фильм: «Прощай, Асуан!»
«Видика» у меня нет, подаренную Вадимом кассету посмотреть поехал к младшему сыну, к Георгию. Сидел со своими малыми, ничего пока не понимающими внуками, и откровенно хлюпал — такая тоска была в залитых слезами глазах полузабытого нынче всеми, обделенного заботой и вниманием жеребца.
Позвонил Вадиму, сказал добрые слова, спросил потом: узнал, мол, тебя Асуан? Обрадовался?
— Только и того, что человеческим голосом ничего не сказал, — грустно отозвался Вадим. — Заржал сперва так, что у меня — мурашки по коже, а потом тише, тише… Положил мне голову на плечо: я плакал, а он вздыхал. Слышал бы, с какой болью!
Потеря общего друга нас с Вадимом объединила. Оба хорошо понимали, что его не хватает не только нам, оба без лишних слов ощущали, какая нелегкая забота нам выпала: вместе с доброй памятью об Ирбеке сохранить и его духовное наследие, неотделимое не только от кодекса чести горца — от всего лучшего, присущего и русской традиции, и мировой культуре. Как жаль, что он так ярко светил, что буквально сгорел в те дни, когда любимое его, доставшееся от отца слово «порядочность» стремительно выходило из моды!
Не раз и не два говорили мы с Вадимом о необходимости общей, посвященной Великому Джигиту работы — большого документального фильма, в который вошла бы и кинохроника, и многочисленные любительские съёмки, и фотографии, и рассказы «в камеру» старых друзей Ирбека… Обсуждать наши планы на этот счет сделалось для нас обоих прямо-таки потребностью: то я вдруг звонил Вадиму — поделиться очередной идеей, то он вдруг предлагал повидаться.
Однажды посреди привычного разговора о том, что могло бы войти в будущий фильм, Вадим улыбнулся:
— Всё забываю рассказать тебе историю, которая наверняка за кадром останется. А жаль, знаешь… Не говорил Юра, как они с Асуаном работали на открытии мексиканского ресторана в Шереметьево?..
Происходило это в те горькие для Ирбека дни, когда искал деньги, чтобы выкупить в Саудах лошадок Марика. Тогда-то и позвонил ему владелец нового ресторана: обращаюсь, мол, по рекомендации вашего земляка, который тоже будет на торжестве. Окажите, мол, честь, а мы, разумеется, в долгу не останемся.
«Земляк» был тем самым состоятельным человеком, который накануне твердо пообещал помочь Кантемировым: как было не откликнуться, как не уважить?
Верхом на своем любимце Ирбек уже показался в проеме ресторанного зала, когда к нему быстро подошел кто-то из обслуги с громадным сомбреро в руках:
— Давайте-ка сюда вашу папаху, а это наденете!
— Вот как? — удивился наездник. — Какой же вам горец папаху отдаст?
— Не бойтесь, ничего ей не сделается!
— За неё-то я не боюсь, я — за себя…
— Вам-то чего у нас бояться? Давайте-давайте!
— Папаху только с головой отдают!
— Да не о чем вам беспокоиться… задерживаем начало, — посмотрите, какая публика ждет!
На одном языке, казалось бы, говорили, да вот — о разном…
К ним поспешил владелец ресторана, пошел торопливый разговор: почему не предупредили заранее? — справедливо укорял Ирбек. — Надел бы кожаную куртку с махрами, есть такая из Мексики, и даже почетный знак, мексиканскую «Золотую подкову», на неё нацепил бы. «Сыграл» бы вам мексиканца. Но сомбреро — под черкеску?!
Так вышло, — мягко настаивал хозяин. — Но договор остается в силе: вас щедро отблагодарят. И потом: об этом же просит и ваш земляк, наш партнер по бизнесу — надеть сомбреро. Понимаете ли, это символ нашего ресторана…
Сидевший на почетном месте неподалеку богатый «земляк» кивал Ирбеку и прикладывал руку к сердцу: и я, мол, прошу, и я…
— Пришлось-таки Юре надеть эту мексиканскую шляпу, — с печальной улыбкой рассказывал мне Вадим. — Но видел бы ты, как нехотя они оба работали — и Юра, и Асуан… А в самом конце, когда «мексиканцу» уже поднесли рюмку «текилы», и он снял, наконец, сомбреро, ты знаешь… раздался неприличный звук и на паркет посреди зала посыпались лошадиные «яблоки», да столько, что не прикрыть никаким сомбреро!
— Чтобы с Асуаном — да вдруг такое? — пришлось потихоньку рассмеяться. — На репетиции лишнего катяшка не уронит!
— А вот представь себе! — посмеивался Вадим. — Более того: Юра взялся нарочно громко журить его, а он подался мордой, губы вытягивает — Юра не выдержал, наклонился ухом, чтобы тот лизнул все-таки: что ты хочешь сказать? — с укором спрашивает. — Что-что?.. Давай-ка выйдем, бесстыдник, — поговорим без свидетелей!