Может быть, к общей боли за состояние воинского духа в нашей «легендарной, непобедимой, в боях познавшей радость побед» у меня присоединилась так и не затихшая до сих пор своя, личная боль?
Старший наш сын, Сергей, тогда капитан, служил в том единственном в России полку, офицеры которого с оружием и полным боекомплектом в октябре 93-го пришли в Белый, будь он неладен, дом: «защищать Конституцию».
Из армейской солидарности их потом спасла «Альфа», — родительское вам спасибо, ребята! — и не успели добить «менты». Чудом остались живы по дороге, где их уже ожидала засада, обратно в казармы. А наутро приехавший из Москвы инспектор отобрал у них знамя, и полк объявил расформированным. Всех их вышвырнули из армии за то, что «опозорили честь русского офицера»…
Может, и действительно, опозорили?
Потому что не пошли до конца. Потому что отдали знамя…
Но это уже другой, вовсе не простой разговор.
Когда все это случилось, мы с женой были в Майкопе. Вернувшись и узнав некоторые подробности, первым делом спросил его: почему ты влез в эту неразбериху?.. Потому что давал присягу, — был ответ. И ты, отец, специально приезжал в Рязань, в училище, чтобы при этом присутствовать. Я думал, мы с тобой и там тогда были вместе… поговори с ними!
Почему, чуть ни кричал я, вы, сами отыскавшие Руцкого, впервые его увидевшие, поддерживали потом его нетрезвую руку, выводившую приказ вашему командиру полка об этой самой «защите Конституции», а никто из его боевых товарищей не примчался, не прилетел, не стал с ним рядом?..
Это их дело, был ответ. Мы своё попытались выполнить.
Когда они, почувствовав себя, в самом деле, «опозоренными», подали встречный иск об изменении угнетавшей совесть формулировки, я трижды присутствовал на заседаниях военного суда в подмосковной Балашихе и со счастливой гордостью наблюдал, как горстка офицеров раз от разу все яснее себя сынами Отечества осознает, как на глазах буквально преображается и обретает потерянное было достоинство…
Эх, восстановить бы этот столькое переживший, почувствовавший братскую спайку полк, думал я тогда. Эх, вернуть бы им знамя, о котором они не перестают говорить: не было бы в России боевой единицы, где бы командиры острей и ответственней ощущали, что такое, и действительно, офицерская честь!
Эти бы не стали, уверен, посылать солдатиков на строительство генеральских дач и уж тем более продавать в рабство владетельным кавказским хозяевам… как вспомнишь!
Для русского офицера-кавказца когда-то считалось недостойным подойти к солдатскому костру, если вокруг него не было свободного места.
А знаменитая «кавказская дуэль»? Когда офицеры, ставшие вдруг непримиримыми врагами, без оружия рядом шли впереди под пулями горцев, и пистолет либо шашку вынимал, наконец, только один из них: кто остался в живых…
Неужели когда-то было?!
Как это сопоставить с грустным окончанием попыток однополчан сына Сергея «восстановить» униженную офицерскую честь: через несколько лет их чуть не постоянных мытарств нашелся в Генштабе, наконец, искренне «сочувствовавший» им, глубоко «понимавший» их человек — ненавистную для них формулировку твердо пообещал изменить.
За пять сотен «зеленых» с каждого…
Но почему все-таки, печалясь об этом обо всем, снова в который раз мысленно переношусь в горы Осетии?
Не потому ли, что со времен седой, как белые вершины Кавказа, древности, в черные дни горьких поражений в горы уходили не только чтобы самим укрыться — спасти народную память, сберечь тысячелетнюю традицию, сохранить вековые обычаи и нравственные устои героических предков…
Дошло до этого уже и у нас?
Горы не выдадут, как всегда.
Горы спасут.
Тем более эти, о которых недаром сказано: горы Осетии — ключи от Кавказа.
Помоги осетинам, пекущийся о них грозный Уастырджи, помоги Великий Бог, ключи эти удержать!
Вспомни, Россия, зачем ты давала не сдающейся своей крепости это властное и суровое имя: Владикавказ.
СТРАНА УМЕРШИХ ГЕРОЕВ
или
КОЕ-ЧТО О СОВРЕМЕННОМ РЫЦАРСТВЕ
Никогда из меня не выйдет «настоящего» писателя — высоко парящего над миром, отвлеченного от сиюминутных бед и горестей, от дней календаря, отсчитывающих годы старым товарищам…
Нынче в Майкопе, на Северном Кавказе, душой ловлю, кожей ощущаю, как мучается в Подмосковье Мухтарбек Кантемиров, которому на днях стукнет семьдесят… Когда в мае мы сидели за двумя пирогами, поминали его старшего брата и моего старшего друга Ирбека, великого наездника, Мухтарбек предупредил о предстоящем своем празднике во Владикавказе, и мы с черкесом Мурадом Гунажоковым, бывшим летчиком-истребителем, полковником, учившимся тогда в академии МЧС, пообещали Мише чуть ли не клятвенно: на «жигульке» Мурада вместе, мол, прикатим в «Орджо» из Майкопа…