— … полагал, вы все это как раз и разглядите: недаром мы с вами вчера — столько о Лемносе…
Как в похожих случаях, когда оказываешься в местах достопримечательных, подобает, я попробовал вызвать в воображении почерпнутые из книжек картинки былого… Вот двое-трое казачков, само собою — в подштанниках, как без них, медленно входят в холодную воду, поднимается уже до креста на груди, и они задирают руки: в правой шашка или кинжал, а левая как бы заодно с ней покачивается… Увидит осьминога сквозь толщу моря или придется нырять за ним?
Подумать, и в самом деле: только в страшном сне и могло привидеться, что на «вострую» шашку сперва придется насаживать эту морскую гадину, а после пластать её на студенистые ленты на берегу — подсохнет, и за первый сорт пойдет на еду, а то, глядишь, чего-нито дадут за неё местные греки, тоже уже успели распробовать… голь на выдумки хитра, эх! Тем более эта голь: теперь без отечества, теперь, и правда что, — перекатная…
А что кунаки-черкесы?
Ещё недавно одною лавой неслись на красных, но вот англичане, эти иезуиты, придумали, что охранять казаков должны горцы — и ещё как теперь охраняют, вошли в роль… Никак не могут англикашки простить свой проигрыш в давней Кавказской войне — ну, никак!
Может быть, кроме прочего под австрийским Лиенцем продали потом Сталину казачков ещё по той же причине?..
Отомстить, наконец-то, казакам: Кавказскую войну выигравшим.
И вот пробовал я все это, значит, представить на местности — и палаточный лагерь с походною церковкой, и горькую песню из одних мужских голосов, — но шло оно вяло, и оттого, что час одиночества я проспал, казалось теперь как бы нарочитым.
Вспомнил вдруг картину Сергея Гавриляченко «Лемнос», висящую у него в мастерской в Москве: несколько стоящих на голом берегу одетых уже не по форме казаков печально, с безнадегой в глазах всматриваются в морскую даль… угу! — теперь думаю. Уж не наш ли, пришедший сюда через восемь десятков лет БДК «Азов» они высматривают?..
Но ведь зачем-то он пришел сюда, наш «Азов». Зачем-то я на нем оказался!..
Оставил в покое окуляры, вышли с Евгением Геннадьевичем из командирской рубки на боковой мостик, и тут я увидал, что неподалеку от нас — уже не два корабля, как было с вечера, а три.
— Четвертый «десантник» подошел, а пятого ещё нет? — спросил у Главного штурмана.
— «Десантники» оба пока на подходе, — сказал он будничным тоном. — А это ночью догнал нас шахтёр…
Я прямо-таки возмутился:
— Какой ещё посреди моря шахтёр?
— Спасатель, — улыбнулся штурман. — «Шахтер» у него название… да вон, вон — и отсюда буквы видать, — и вдруг вдохновился. — Сауна там, между прочим, скажу я вам… Если ещё задержимся, может, катер вызовем? Мне-то все равно туда надо…
— Нет, но откуда он тут взялся: «Шахтёр»?
— А разве я вам не говорил? — с дружелюбным терпением начал Евгений Геннадьевич. — Он тут неподалеку болтался, а когда мы вышли в Салоники, из Главного штаба получил приказ в точке «четырнадцать» к нам присоединиться, — и глянул на меня повнимательней. — Он вам чем-то не нравится?
Мало того!
«Не нравится» — слабо сказано…
Но как тут все объяснишь?
В жизни каждого из нас есть сокровенное, как бы стволовое начало и есть ответвления, есть побеги, среди которых, кажется иногда, много не только лишних, но, может быть, для дерева даже вредных…
Таким когда-то считали дружки мой давний побег из Москвы на сибирскую стройку… если быть точным и воспользоваться предосудительными нынче, полузабытыми терминами — на ударную комсомольскую стройку. Когда-то мне уже приходилось писать, как следовало потом за мной по пятам моё «ударное» прошлое: в доме творчества в тихих зимою Гаграх Юрий Павлович Казаков, которому понравились мои рассказы тех лет, наставлял меня: «Забудь это слово — Запсиб, и будешь хороший русский писатель…»
Забудешь тут, как же!
Кто в детстве о море не мечтал?.. После школы я собирался поступать в военно-морскую медицинскую академию, но на комиссии в военкомате вдруг обнаружилось: у меня — дальтонизм. Якобы не могу цвета различать… Пришлось о море забыть. Но через столько десятков лет вдруг сбылось: я на военном корабле! В дальнем морском походе. В роли журналиста, правда. Но, слава Богу: чем эта роль плоха?.. Целый день слоняюсь от кормы к носу, разговариваю с матросиками-первогодками: по поручению командира похода контр-адмирала Владимира Львовича Васюкова пытаюсь восполнить «дефицит общения», с которым, словно с заразной болезнью, прибыли на службу ребята из дальних, вымирающих нынче сел… С рабочих окраин малых сибирских городов, где тоже мало разговаривают: если что, сразу — в морду…