Прошло двое суток, и наступила суббота, день подсчета выручки, когда должны были собраться вместе все члены семьи,— добрый, сохранившийся от хороших времен обычай, от которого Гицэ никак не мог отказаться.
Едва приступили к подсчету выручки, как на лице Аны отразилось недоумение. Ей показалось, что денег что-то слишком много, и к тому же она никак не могла отделаться от мысли, что все эти новенькие бумажки получены из одних рук.
Зато старуха радовалась, что истекшая неделя принесла такую прибыль.
— А эта хорошая? — спросила она, заметив ассигнацию с оторванным уголком.
— Дай бог побольше таких! — ответил Гицэ, продолжая считать.
Ана внимательно поглядела на ассигнацию, и румянец сбежал с ее лица. Однако в присутствии матери она не проронила ни слова.
Ей хотелось поговорить с мужем с глазу на глаз, но она чувствовала, что не может решиться на это: ведь еще недавно она подозревала его в нехороших делах и теперь боялась новых подозрений. Засевшая у нее в голове мысль не давала ей покоя, и ей становилось страшно, она сама не знала почему. С особенной силой страх охватил ее вечером, когда Гицэ и мать уснули. Голова ее пылала.
«Я должна узнать правду!.. Хотя бы ради моих детей»,— решительно сказала себе Ана. Быстро встав с постели, она разыскала ключи, крадучись, как воровка, подошла к сундуку и отперла его; потом, вынув оттуда кипу ассигнаций, прошла в боковую комнату, зажгла свет, дрожащей рукой заперла дверь и, развернув бумажки, стала разглядывать каждую ассигнацию.
— Так оно и есть! — воскликнула она, откладывая в сторону ту, на которой недоставало уголка.— Клянусь святым крестом, я видела эту бумажку у нее в руках!
Потом она принялась разглядывать новые ассигнации, с самого начала показавшиеся ей подозрительными.
На одной из них, посредине, виднелась еле заметная дырочка, словно проколотая иголкой. Перебирая остальные ассигнации. Ана насчитала пятьдесят три штуки с точно такими же крохотными отверстиями посредине. Было похоже, что они все вместе были нанизаны на тоненькую проволочку.
Ана сложила ассигнации одну поверх другой, решительно подошла к спящему мужу и разбудила его.
— Что такое? Что случилось? — испуганно спросил он.
— Идем со мной! — позвала она.
Он торопливо поднялся и, еще не совсем очнувшись от сна, последовал за ней.
— От кого ты получил эти деньги? — спросила Ана, показывая на лежащие на столе ассигнации.
Гицэ вздрогнул от ужаса, как убийца, застигнутый на месте преступления.
— Почем я знаю? — ответил он.— От проезжающих.
— Гицэ! — воскликнула Ана.— Не играй с огнем! Все эти деньги получены от одного и того же человека. Вот эта бумажка с оторванным уголком уже побывала один раз в моих руках. Мне давала ее барыня в тот самый день, когда ее убили. Эти пятьдесят три бумажки имеют одинаковую метку. Они тоже, должно быть, получены от нее! Ведь как раз у нее я видела точь-в-точь такие же новые бумажки! Что-нибудь одно: или ты замешан в этих темных делах и тогда не жди добра! Или ты ни в чем не замешан, но не умеешь остерегаться дурных людей,— и это тоже плохо. Если все обстоит так, как я говорю,— сейчас же закладывай лошадей, я уезжаю отсюда с моими детьми.
Ана в замешательстве остановилась, видя, что Гицэ не сердится, а, наоборот, смотрит на нее с любовью и с радостью.
— Ведь твои дети — также и мои,— промолвил он наконец.— Не тревожься из-за них, я сам о них позабочусь. Так, значит, бумажки помечены? А я ничего не заметил, хоть и искал на них метку. Что же это за метка?
— Вот,— проговорила Ана, смягчившись, и подняла ассигнации против света.— Ты видишь прокол?
— Теперь вижу! Прекрасно вижу! Даже помню, от кого получил эти бумажки. Этого человека,— проговорил он, слегка запнувшись,— ты не знаешь, но когда-нибудь узнаешь.— И, подойдя к Ане, он взял ее голову обеими руками и несколько раз поцеловал в лоб.
— Не мучай себя дурными мыслями,— продолжал он.— Не удивляйся, если увидишь, что я как будто изменился. Мне нужно довести до конца одно трудное дело. Теперь я уеду, уеду сейчас же, а завтра утром вернусь; пусть только никто не узнает, что я ночью уезжал. Поняла? Иди ложись. И веди себя так, будто ты ничего не знаешь.
— А куда ты уедешь? — спросила тревожно Ана.
— Я скажу тебе это потом,— ответил он и, собрав ассигнации, ушел.
Вскоре Гицэ уже ехал крупной рысью по дороге в Инеу, а в полночь в одной из уединенных комнат казармы поджидал возвращения Пинти, который понес деньги арендатору.