Николай Романецкий
Счастливая невеста
Наденька ощутила приближение визитера загодя.
Ясной пожаловал к палатам князя пешком. Не учуянный стражевыми псами – наверное, лишил себя запаха, – перебрался через ограду, никем не замеченный приблизился к черному ходу. За какие-то пять минут снял охранное заклятье, наложенное домашним колдуном князя. Двери Наденькиной темницы, правда, потребовали от него гораздо большего труда, поскольку, опричь заклятья, запирались всякий раз еще и на добрый аглицкий замок. Для кого другого двери стали бы непреодолимым препятствием, но для нынешнего гостя…
Наденька-то хорошо слышала, как он покряхтывал, разбираясь одновременно и с заклятьем, и с замком. Непростая работа даже для молодого…
Наконец раздался облегченный вздох, донеслось удовлетворенное бормотание.
Двери темницы бесшумно отворились.
Наденька давно догадалась, что Ясной пришел за нею, и сидела, затаив дыхание. У нее появилось странное ощущение, будто такое уже случалось, умыкали уже ее из этого дома, и не единожды… Наверное ей просто заранее снилась нынешняя ночь. Ибо все другие объяснения были полной ерундой. Никто с того самого момента, когда князь передал деньги в руки продавца, на нее не покушался. Да и не удивительно – забраться в дом князя Лопуха осмелился бы разве лишь отъявленный тать-волшебник, коих в мире и не бывает вовсе. Либо Ясной… Лет десять назад, правда, залез кто-то в княжеский сад, но был тут же схвачен доблестным домашним колдуном, почуявшим предстоящее злодеяние, и немедля сдан городской страже. Зачем преступник проник в сад, Наденьке осталось неизвестным – князь при ней ни разу не заговорил о случившемся, – но она воображала себе, что тать явился за нею… Иное предположение было бы откровенным скудоумием – чего ради еще можно так рисковать?..
Между тем, Ясной, ведомый магическим чутьем – а впрочем, он ведь тоже видит во мраке! – приблизился к ней и, помедлив, сказал негромко:
– Здравы будьте, моя радость! Вот я вас и нашел…
И Наденька убедилась, что на этот раз ее умыкнут непременно.
Жил он теперь в какой-то жуткой каморке, с драными обоями и давно немытым полом, совершенно лишенной удобств и почти пустой – Ни мебели, ни книг, ни картин… Даже стола нормального и того нет – фанерный ящик из-под мануфактуры (видимо, украденный у зазевавшегося купчишки) застелен вытертой клеенкой. Ладно, хорошо хоть не сальной газетой!.. Посреди клеенки оплывшим сугробом коротенький свечной огарок – значит, Ясной иногда принимает-таки гостей. Ему-то свеча не нужна…
В памяти Наденьки возникла их первая встреча – полвека назад.
Ясной был тогда черноусым, чернобородым, с пышной кучерявой шевелюрой и фиолетовыми очами, по-детски большими и удивленными. Будто вокруг него вечно происходило незнакомое и чудное. Будто сам он и не был наиболее чудным явлением в Колдовской Дружине!.. Как он смотрел на нее тогда – всю седмицу, что работал в доме князя! "Вы просто колдунья!" – говорил с восхищением. А ей оное восхищение казалось приятственным и не более того. Знамо дело, на невесту князя Лопуха так должен смотреть любой и всякий!.. Это уже потом, через пять лет, когда волхвоват развел ее и князя, она вспомнила тот взгляд…
Между тем Ясной достал из-под заменявшего стол ящика штоф вина, захватанный грязными пальцами стакан, завернутую в газету – все-таки без газеты не обошлось! – селедку и краюху хлеба. Налил, выпил, крякнул.
– За ваше счастье, радость моя! За вечное, непреходящее счастье!
Глаза его сразу поплыли. Наверно, винище было постоянным обитателем этой каморки…
Наденька грустно улыбнулась. Вот и князь все эти лета приходил к ней, всякий раз опившись медовухой. Правда, бывало это редко – в день рождения и смерти их первенца. Первенца и последыша враз – так уж случилось… Сидел князь перед нею, смотрел влюбленными очами. И плакал. Бормотал, оправдываясь:
– Я ведь не виноват, люба моя… Таковы наши законы… Всякий великородный должен продолжать свой род… Если княгиня бесплодна, вон ее из дома… Вестимо, мог бы и пойти супротив общества… Не осмелился… За то и наказан…
Вторая княгиня тоже иногда заглядывала. Но эта не оправдывалась, глядела волчицей облезлою. Впрочем, она-то ни в чем не виновата – так уж судьба положила…
Ясной выпил второй стакан, теперь уже не закусывая. Токмо с шумом понюхал хлебную корочку да утер сучковатой дланью седые усы. А какие персты у него были полвека назад! Словно музыкантовы…
– Ради Таланта я отказался от любви к вам. Любовь к женщине и Талант несовместимы – говорили мне. Так решили боги, говорили мне, и не нам оспаривать их решение. – Он обхватил голову руками и застонал. – Вот я и не стал оспаривать решение богов. И Талант у меня остался. Но все остальное исчезло.
Наденька вспомнила их встречу, через два месяца после развода. Эти месяцы она постаралась забыть в первую очередь. А потом пришлось выгнать из памяти и встречу с Ясноем.
Она пришла к нему, помня тот его взгляд, восхищенные глаза влюбленного насмерть парня. Но теперь эти глаза были совсем другими. Нет, в самой глубине их что-то еще горело – ей ли не увидеть! – однако ныне это что-то скорее напоминало подернутые пеплом угольки. Потому что человек с теми глазами не мог сказать ей: "Вы в своем ли уме, сударыня!.. Зачем вы явились сюда? Если я буду с вами, волшебные силы покинут меня! Нет, между нами не может быть ничего! Я муж-волшебник, а вы…" Как он был безмилостив!
Она лепетала в ответ беспросветную чушь, а он послушал-послушал, выпрямился гордо и молча указал ей на дверь. Князь Лопух – и тот нашел при расставании с бывшей женой пару любезностей! Как в предвенчальные дни… А здесь был жестокий, забывший свои же слова, абсолютно чужой человек. Все эти чародеи сломали его…
Наденька всхлипнула от былого унижения, которое испытала тогда от этого трясущегося старика. Впрочем, тогда он не был стариком. Да и она уже была другая. Не княжеская невеста – разведенка безмужняя… А в тот день она перестала быть и его, как ей мнилось, суженой.
Движение возле ящика украло воспоминания. Ясной, качнувшись, встал, приблизился.
– Я всегда интересовался вашей судьбой, – сказал он неожиданно твердым голосом. – Я знал, что вы принялись торговать своим телом, и осуждал вас. И только недавно задумался, сумел понять случившееся с вами. И с собой… – Он вернулся за свой ящик, вновь плеснул вина в стакан. С шумом выглотал. – Не то все было? Для чего я корпел над этими заклинаниями?.. Волшебник безмозглый! Сдохну – и вспомнить некому! Только вы вот и остались… – Он глянул на нее мутными глазами, опустил голову.
Зачем я ему? – подумала вдруг Наденька. Пожаловаться на несчастную судьбу?.. Так ведь сам выбрал эту дорогу…
И вдруг поняла – да, именно для этого. Потому что бывают в жизни моменты, когда очень хочется пожаловаться, все равно – кому. Пусть даже совершенно постороннему человеку. А ведь она ему совсем не посторонняя…
– Кой толк в том, что я подавал когда-то большие надежды? – продолжал Ясной. – Если бы вернуться в былое!.. – Он горестно вздохнул и опрокинул еще стакан. – Я вел бы себя совсем иначе. Мы бы прожили вместе, долго и счастливо. У нас родились бы дети. Как можно было променять детей на заклинания? – Он стиснул руки так, что хрустнули персты. – Все пыжился, думал, вот стану квалифицированным чародеем, совершу великие магические открытия, применю их в своем деле. А дело ушло!.. Единственным моим великим открытием оказались вы, но я даже не заметил этого. – Он вдруг грохнул кулаком по ящику, и Наденька испугалась, что тот развалится. – Большие надежды, черт меня задери! А главную свою надежду, вас, упустил!… И все пробежало мимо… И жизнь пробежала мимо, впереди одна смерть. – Он со стоном вздохнул. – И ведь пять лет назад уже понимал это, ведь мог поехать на похороны… Ан не поехал! Передумал! Постеснялся! Струсил!..
Наденька знала, что умерла пять лет назад. В приюте для престарелых – как всякая женщина, которую боги наказали бесплодством и безмужностью. Как всякая шлюха, сумевшая избежать гибели от побоев и пьянства… Умирала в безбрежном одиночестве, а он, оказывается, знал. Знал и не приехал! Предал ее во второй раз!.. Правду люди говорят: "Единожды предав – предашь и многажды"…