Обнимая меня, говорит: «Вы — герои!» Я удивилась: «Почему?» Оказалось, Роберт и Женя писали внутреннюю рецензию на «Детей Арбата» для «Тайма».
Для нас это полная неожиданность. Мы не знали, что «Тайм» уже отдал роман на рецензию. Вероятно, хотели убедиться: не завышена ли похвала в его адрес. Вторым рецензентом, как мы узнали позже, был Строб Талбот, помощник Клинтона, работавший в те годы в «Тайме». Мы были знакомы. Точно не помню, когда, кажется мне, в начале 80-х он приезжал к нам в Переделкино, и Рыбаков ему рассказывал о трудностях с печатанием «Детей Арбата». Разговор был без переводчика: Талбот отлично владеет русским языком.
Такерам сказали: «Как прочтете рукопись, тут же ее сожгите в камине». Все держалось в строжайшей тайне. Женя плакала, кидая страницы в огонь.
В Брин Море на лекции вопросы только о литературе. Толя приводит им интересную справку, которую подготовил перед нашим отъездом, о тиражах американских писателей в Советском Союзе. Хемингуэй, например, у нас издан тиражом в два раза большим, чем в Америке, причем на двадцати языках народов СССР.
— Мы любим американскую литературу, — говорит Рыбаков, — но я боюсь, что утомил вас цифрами. Чтобы реабилитировать себя, расскажу вам несколько смешных историй. Они тоже связаны с литературой.
Серьезное на этой лекции шло вперемежку с забавным. Атмосфера непринужденная. Рыбакову аплодируют, смеются. Такер смотрит на него, щеки порозовели, взволнован.
В Станфорде, это уже другое побережье, Толя читал две лекции, а потом довольно долго беседовал с аспирантами, которые занимаются русской литературой. Отвечал на вопросы. Среди тех, кто их интересует, — Мандельштам, Ахматова, Платонов, Олеша. Из современных писателей — Битов, Искандер.
За сорок дней, что мы пробыли в Штатах, я исписала Два блокнота: страх что-нибудь забыть, упустить, пропустить водил моей рукой по строчкам беспрестанно.
29 апреля у Толи выступление в юридической школе Гарварда перед будущими дипломатами. Тема — перестройка. Долго аплодировали. Понравилось, что рассказывал и как рассказывал. 31-го — вторая лекция в Гарварде. Снова разговор о перестройке. Их интересует фигура Горбачева.
30 апреля — выступление в Бостонском университете. Большой зал, но нет ни одного свободного места. И вдруг скандал. Толя не успел сказать и двух слов, как раздался пронзительный женский крик: «Почему вы, как и ваше правительство, скрываете от нас подробности чернобыльской аварии?» — «Какой аварии? — спрашивает Толя в растерянности. — Я не знаю английского языка, я не слушаю радио, что случилось?» Кто-то из зала стал объяснять Рыбакову: «С 25 на 26 апреля произошел взрыв на Чернобыльской атомной станции. Это Украина. Последствия могут быть ужасными для всей Европы…»
Заканчивал мой муж свои лекции снова в Колумбийском университете в канун нашего отлета в Москву. Зал переполнен. Сидеть негде. Толя ведет лекцию ярко, на вопросы отвечает подробно, с юмором. «Вопросы исчерпаны?» — спрашивает. Нет. Сидящий на подоконнике темноволосый молодой человек, назвавший себя Соломоном Волковым, поднимает руку. Я поворачиваю голову в его сторону, смотрю на него с интересом. Он просит рассказать о Сталинской премии, которую вождь сначала дал Рыбакову, потом изменил решение, а в конце концов все-таки присвоил ему премию своего имени. «Это правда или вымысел?» — спрашивает Волков. «Да, было такое дело», — говорит Рыбаков и благодарит присутствующих за внимание.
По дороге в гостиницу Толя спросил меня: «Кто такой этот Волков?» — «Ты что, не понял? Это тот знаменитый Волков, который опубликовал мемуары Шостаковича».
В 1986 году мы не могли знать, что впоследствии станем друзьями и задуманную Волковым книгу «Разговоры с Анатолием Рыбаковым» он начнет главой о Сталинской премии. Глава эта была напечатана в первом номере журнала «Дружба народов» за 2000 год.
После выступления в Бостоне мы остались на несколько дней в Нью-Йорке. Нина Буис устроила прием у себя дома в нашу честь, где мы познакомились с ее мужем, сыном и друзьями семьи — Артуром Миллером, его женой Ингой, известным фотографом, женой Стайрона и Светланой Харис — кузиной режиссера Алексея Германа.
А до того сутки мы провели в Принстоне, у Такеров. За обедом откровенный и печальный разговор.
Толя говорит: «Понимаете, я, конечно же, хочу печатать „Детей Арбата“ только дома, хотя, когда шел у нас съезд писателей РСФСР, выступавшим запретили даже произносить мое имя. И все-таки я буду предпринимать еще какие-то шаги. Но, с другой стороны, мне 75 лет, а это возраст, когда трудно загадывать надолго вперед. Я не могу переложить ответственность за издание романа за границей на Таню, если умру. Я должен это сделать сам».