— Вы правы, — говорит Роберт.
— Правы, правы, — соглашается с ним Женя.
— А что Горбачев? Ваше мнение?
— Меня поражает его молчание. Горбачев должен был бы выступить в первый же день после чернобыльской аварии, предупредить народ об опасности и, таким образом, сплотить его. Боюсь, что в Горбачеве нет качеств лидера.
Закончу я эту главу перепечаткой нескольких страниц из «Романа-воспоминания»:
«На следующий день вместе с Такерами на их машине мы отправились в Нью-Йорк, в громадное здание на авеню оф Американс, на встречу с руководителями журнала „Тайм“.
Поднялись на 24-й или 27-й этаж, где помещался фешенебельный ресторан. Подождали немного, и вот в конце коридора появились руководители „Тайма“. Впереди шел Генри Грюнвальд, плотный, приземистый, с хмурым лицом, за ним — его помощники Рей Кейв и Строб Талбот. Внушительная процессия, и шествовали они внушительно. Стол был накрыт для ланча.
Переводил Такер. После недолгой светской беседы о наших американских впечатлениях приступили к делу. Такер и Талбот зачитали свои отзывы о романе, я коротко изложил положение с его публикацией. Грюнвальд спросил, готов ли я заключить контракт на публикацию романа в США с их дочерним издательством „Литл, Браун“ и каковы мои условия. Я ответил, что не теряю надежды на издание романа в Советском Союзе и потому подписать контракт сейчас не могу. „Тайм“ должен подождать ровно год — До 8 мая 1987 года. Если за это время роман не выйдет в СССР, я им разрешаю издать его в США, если же его издадут в СССР, то обещаю официально через ВААП дать им право на издание.
— Значит, мы можем переводить? — спросил Грюнвальд.
— Пожалуйста.
— Какие же гарантии, что мы в конечном счете получим права?
— Гарантии? Гарантия — мое слово.
Наступило молчание. В Америке всякий договор должен быть юридически оформлен. А тут просто „слово“. Что-то неожиданное прозвучало для них в моем ответе. Они переглянулись, но никто мне не возразил, перед ними сидел писатель из другого мира, с другими представлениями, другими понятиями.
— Хорошо, — сказал Грюнвальд, — начинаем перевод и ждем до 8 мая будущего года.
Когда в апреле 1987 года роман начал публиковаться в СССР, из Америки на него поступили заявки от издательств, более крупных и мощных, чем „Литл, Браун“, но я сдержал слово и отдал права печатания именно ему. А тогда я ушел из „Тайма“ с сознанием: как бы ни сложилась наша с Таней жизнь в дальнейшем, судьба романа обеспечена, теперь он не пропадет, не затеряется».
Как еж, весь в иголках
Возвращаемся домой. Чем ближе к Москве, тем озабоченней становится Толино лицо. Часы запущены (я имею в виду разговор с руководством «Тайма»), надо срочно принимать какие-то меры, срочно встретиться с Яковлевым.
Первый звонок в Москве — в ЦК. Переговоры идут через помощника Яковлева — Кузнецова. Встреча назначается на 26 мая. Без четверти два подъезжаем к зданию ЦК. Я провожаю Толю до 1-го подъезда. Он несет с собой 50 отзывов в защиту «Детей Арбата».
— Давай я пока съезжу на квартиру, посмотрю почту, — предлагаю я.
— Нет, — протестует он, — жди меня в машине. Я не хочу, чтобы ты отсюда уезжала.
Почему нельзя отъехать на двадцать минут? Логика эта мне не совсем понятна.
— Хорошо, — отвечаю и возвращаюсь к машине.
Семнадцать лет спустя по телевидению была показана передача «Экология литературы», посвященная Рыбакову. Среди выступавших писателей — Лев Аннинский, Татьяна Бек, Леонид Зорин, Виктор Славкин — был и Александр Николаевич Яковлев, «прораб перестройки», как его тогда называли. Он вспоминал именно ту встречу с Рыбаковым, назначенную им на 26 мая 1986 года. Привожу его рассказ.
«Баруздин — очень порядочный человек, у нас были Доверительные отношения, и он сказал мне, что у него на столе лежит роман „Дети Арбата“ и он очень хотел бы, чтобы я его прочитал. Я затратил три или четыре ночи, чтобы прочитать его. Роман был о Сталине. На меня, конечно, это произвело очень сильное впечатление, ясно было, что его надо печатать, коль мы взяли в то время политику на свободу творчества, хотя противников было много.
Баруздин спрашивает: „Прочитал?“
„Прочитал. Печатай“.
Через два дня звонок: „Александр Николаевич, Рыбаков очень хочет с вами увидеться“.
(Возможно, Баруздин по этому поводу и звонил Яковлеву, нам об этом не было известно, тем более что Рыбаков сам дважды писал Яковлеву с просьбой принять его и решить судьбу романа.)