Он (Рыбаков) ко мне пришел, как еж, весь в иголках. Его интересовал поначалу разговор не по существу, а где он может дать отпор, продемонстрировать, что над ним никто не хозяин, он — свободный человек, а туг какой-то партийный функционер, какие тут разговоры о литературе. Я все это видел, содержание хорошо понимал, меня даже это все забавляло, эта игра. Короче говоря, в первой половине он возражал, что бы я ни сказал, это был как бы стиль его поведения, задуманный, идущий от его убеждений, но потом разговор наладился, и вместо запланированного получаса мы проговорили с ним более трех часов. Были затронуты проблемы репрессий, сталинщины, судьбы поколений, метания поколений, аресты».
…Сижу в машине, читать нечего, время тянется медленно, начинаю перебирать в памяти события последних двух недель. Вот Евтушенко прибегает поздно вечером. Сидим втроем, он рассказывает нам содержание фильма Абуладзе «Покаяние». «В одном месте, — говорит, — я даже заплакал». Шеварднадзе, по его словам, еще будучи в Грузии, разрешил пустить фильм на экраны, но попросил добавить к нему преамбулу — мол, те времена уже кончились навсегда. Но пока все это делалось, фильм неожиданно появился на видеокассетах. И тогда его запретили.
— А что ты знаешь о Чернобыле? — спрашивает Толя.
— Ничего толком…
Юля Хрущева, у которой мать, как читатель, возможно, помнит, живет в Киеве, рассказывает: о катастрофе сообщили только 9 мая, Щербицкий — член Политбюро, первый секретарь ЦК партии Украины, даже не выступил. И 1 мая люди, не подозревавшие о том, как вредна радиоактивная пыль, как всегда, вышли на демонстрацию, многие захватили с собой детей.
— Преступление, — говорит Толя, — Щербицкий — преступник.
Меня предостерегают: на рынки сейчас ездить опасно — там перепродают мясо, привезенное с Украины, не прошедшее проверки.
Как же мне быть?! 16 мая прилетают в Москву Такеры, чем же их угощать? Решаю: поеду на Сретенку, в магазин «Лесная быль», куплю брусничное варенье, куропаток (90 копеек штука), обжарю их, потушу в сметане и сливках. Женя, как бывшая москвичка, такой обед оценит.
18 мая забираю Такеров из гостиницы на Ленинском проспекте и везу к нам в Переделкино.
Толя нас встречает на улице. Они обнялись, расцеловались, и Рыбаков сразу повел их в свой кабинет, хотел показать иностранные издания «Тяжелого песка». Попили кофе, следующее в моих планах — отвезти наших гостей на могилу Пастернака, о чем они просили по дороге.
— Пешком туда идти час, час пятнадцать — в один конец, не устанете ли? — спрашиваю. — Или поедем на машине?
День теплый.
— Пешком, пешком, — говорят оба.
На обратном пути они мне рассказали историю своей женитьбы. И по ходу выяснилось, что мы с Женей окончили один и тот же Полиграфический институт, хотя и в разное время, и что в Москве она жила в том самом Козицком переулке, куда Толя приезжал на свидания со мной, когда писал «Тяжелый песок». Этот переулок по понятным причинам хорошо знал и Роберт.
Радуемся:
— Надо же, какие совпадения!
Итак, увидели Женя и Роберт друг друга в театре на «Пиковой даме». Она — студентка, он — работник американского посольства. В первые дни войны его, аспиранта Гарварда, послали на ускоренные курсы изучения русского языка, и в Москве он составлял сводки русской прессы.
Знакомство в театре кончилось их женитьбой в августе 1946 года. А год спустя вышел указ, запрещающий браки между советскими гражданами и иностранцами. Закон не имел обратной силы, тем не менее женам иностранцев не выдавали разрешения для отъезда с мужьями за границу. Положение отчаянное, чем все кончится — неизвестно. Но вот умирает Сталин, и Женя наконец получает визу. Не медля, они улетают в США.
Но именно те страшные годы в Москве и определили судьбу Роберта как ученого. Его интересы сосредоточились на фигуре Сталина. Он, проживший семь лет под страхом за судьбу своей жены, много размышлял о нем, изучал в Америке различные документы, и его книга «Сталин — путь к власти» сразу создала ему имя. Затем вышла вторая книга, и он тут же засел за третью. Первые две переведены на русский язык в годы перестройки и были нам подарены их автором.
…Полтора часа прошло, а Толи все нет. Я начинаю волноваться. Первое, что приходит в голову: он почувствовал себя плохо и вызвали «скорую помощь». Выхожу из машины, иду к тому подъезду, куда его провожала. Никакой «скорой помощи» возле нет. Но не мог он так долго сидеть у Яковлева, тот слишком занятой человек. Забыл, где стоит машина? Буду ходить от машины к подъезду, от подъезда к машине.