К концу третьего часа сталкиваюсь с ним лоб в лоб.
— Ты что здесь делаешь? — спрашивает. Лицо веселое — разговор с Яковлевым обнадежил.
— Тебя встречаю. Я жутко волновалась, не знала, что подумать. Ну, рассказывай!
— Яковлев сказал: «Вы меня не убедили в том, что Сталин отдал приказ убить Кирова, но ваша убежденность в необходимости печатать „Детей Арбата“ на меня подействовала». Я спросил: «А вы знакомы с выводами комиссии Шатуновской насчет Кирова? Она была создана при Хрущеве». У них этих материалов нет, у них работала другая комиссия, которая возражала против того, что Сталин отдал приказ убить Кирова.
— А как он тебе вообще?
— Умный, приветливый, но, мне показалось, растерянный: взяли власть и не знают, что с ней делать, как поднять экономику. Я сказал: надо возвращаться к НЭПу. Банки, тяжелая промышленность, транспорт — в руках государства, все остальное — у частника. Нельзя терять время, введите НЭП, пока рычаги у вас, иначе ваши противники вырвут их из ваших рук и затопчут вас, как стадо бизонов. (Нравится Рыбакову эта фраза, повторяет ее два раза.)
Вернемся домой, все запишем. Отзывы он оставил у себя. Я только Дудинцеву позвоню. Там «Белые одежды» лежат, Яковлев будет их читать. Я похвалил роман, сказал, что Дудинцев давал мне рукопись. Он промолчал, но записал фамилию.
Вернулись в Переделкино, Толя позвонил Дудинцеву, а я пошла в кабинет за диктофоном. В это время приехали Ира и Саша. Сели мы вокруг Толи, стали слушать его рассказ: «Мнение Яковлева — я отношусь к Сталину с предубеждением. Кое-что он даже подчеркнул на страницах рукописи карандашом. Я возразил. „Считаю, — сказал, — что моя заслуга как раз в том, что я написал Сталина объективно. Есть железная логика. Кому это было выгодно? Это было выгодно только Сталину: убийство Кирова помогло бы развязать террор в Ленинграде. Посмотрите процессы, в особенности допросы Ягоды, речи Вышинского, и вы убедитесь в том, что это было организовано сверху“.
Следующее его возражение: в романе много сексуального. Молодежь только и думает о том, с кем бы переспать. Я улыбнулся. Он это заметил и сказал: „На этом я особенно не настаиваю, хотя, когда я был молодым, мы так не думали“. Но он ушел в армию, когда ему было семнадцать с половиной лет, мальчишкой, по существу. Воевал в морской пехоте. Когда было думать о девочках?
Главное, повторил, это Киров. На этом он настаивает. Я пообещал ему еще раз прочитать рукопись, учесть все его замечания, сделать поправки, но сказал: в концепции романа я ничего менять не буду. Сталина надо разоблачить до конца. Поговорили об отзывах, которые я принес. Это не просто рецензии, настаивал я, это умонастроение интеллигенции. Интеллигенция не приемлет Сталина».
Мои уехали поздно.
— Толечка, — прошу его, — повтори мне еще раз, значит, Яковлев тебя обнадежил?
— Да, — отвечает, — обнадежил. И я ему верю.
Страницы из дневника
Пришла Юля Хрущева. Ее дача неподалеку от нашей, и она забегает к нам почти каждый вечер: держит руку на пульсе. Как я уже писала, она завлит в Театре Вахтангова. Рассказывает: к ней в кабинет зашел Ульянов, он читал роман, написал о нем Рыбакову великолепный отзыв и отдал его Юле. В один из воскресных дней того же, 1986 года Юля привезла его с женой — актрисой Парфаньяк — к нам в Переделкино.
У Толи тоже есть что рассказать: накануне приезжал Хмелик, он потрясен романом. Сказал, что на киностудии имени Горького будут снимать по нему фильм. Хмелик — влиятельная фигура, главный редактор одного из объединений на этой студии.
— Откуда он мог взять роман? — вскидывается Юля, боится, что кто-то снял ксерокс и рукопись пошла гулять по Москве.
— Я сам ему дал, — говорит Рыбаков, — мы знакомы. Но ты Ульянову ничего не говори. Это пустое дело. Кто им разрешит снимать фильм? Смешно! Хмелик — безумец! Я так и сказал Тане, она была в Москве и не присутствовала при нашем разговоре.
Однако на следующий день позвонил редактор Клебанов, подтвердил слова Хмелика о съемках фильма и попросил рукопись для себя и директора студии.
Толя мне говорит: «Или они там все безумцы, или хотят читать роман и боятся попросить просто так. И третье: то, что сейчас носится в воздухе, вселяет такие надежды в людей, что их начинают посещать безумные идеи».
Скажу сразу: фильм на киностудии Горького, конечно же, не был поставлен. Махнули рукой и забыли.
Тем не менее есть и хорошие новости: Ахмадулина рассказывает — у нее в девятом номере «Дружбы народов» идут стихи, которые она никогда не надеялась напечатать. Однако нет в голосе торжества и глаза печальные.