Принес из кабинета рукопись, прочитал им отрывки из сталинских монологов, копируя грузинский акцент. Коковкин и Скорик переглянулись, сказали не без восхищения: «Кончится тем, что в спектакле вы будете сами его играть».
— Приезжайте почаще, — сказал Толя, провожая их, — будем вместе думать.
15 декабря разговариваю с Мирель Шагинян: ее сын Сережа был в Омске, привез оттуда газету с ругательной статьей в адрес «Детей Арбата». Там же сквозь зубы говорится и о поставленном в городе спектакле по роману. Для нас это полная неожиданность: первый номер журнала с «Детьми Арбата» должен выйти только в апреле будущего года. Откуда они взяли рукопись? Думаем, гадаем…
Рано утром следующего дня звонит в Переделкино заведующая литературной частью Омского театра. Толя еще спит, разговариваю с ней я. Премьера у них состоялась 10 декабря. Аншлаг. Билеты раскуплены до конца сезона. Но много отрицательных рецензий. Жалуется: «Мы живем, как на острове. То, что печатают „Знамя“, „Октябрь“, „Новый мир“, наших не касается. В перестройку не верят. Хотим созвать конференцию: „Зрители говорят одно, критики — другое“. Обещал помочь Караулов из „Огонька“. Нет ли у вас каких-либо связей?»
«У нас те же связи, что и у вас, тот же Караулов, — отвечаю, — но как к вам попала рукопись?»
«Рукописи у нас нет, мы взяли вариант Коковкина». Толя недоумевает: «Мне не показал, а им послал…» В почтовый ящик опускают «Советскую культуру». Редактором газеты назначен Альберт Беляев. В ней выступает тот же тип из Омска — автор ругательной статьи. О «Детях Арбата» пишет уже с некоторыми реверансами, но главная мысль такова: мнения о романе могут быть разными.
Толя вырезает статью: пойдет в архив. «Если встречу Беляева, — смотрит на меня, — скажу ему: „Раньше вы просто душили литературу, а теперь надели белые перчатки“».
Без звонка приходит Юля Хрущева с режиссером Гариком Черняховским, с которым мы знакомы. Его берут на работу в Театр Вахтангова. Хочет ставить «Детей Арбата».
— Вы же собирались ставить «Тяжелый песок», — говорит Рыбаков. — Теперь — «Дети Арбата». Я напишу следующую книгу, вы захотите ставить и ее.
— Нет, — отвечает Черняховский, — сейчас «Дети Арбата» — самое главное. Приедем к вам с Ульяновым, он сам хочет с вами поговорить.
Приезжают 5 мая в восемь вечера: Ульянов, Парфаньяк, Юля и Черняховский.
— Мы в трудном положении, — говорит Ульянов, — нам крайне важно поставить «Детей Арбата». С этого спектакля начнется возрождение театра. И актеры так считают.
Рыбаков не возражает.
Переходим на общие темы. Всех волнуют разногласия (между Горбачевым и Лигачевым. Ульянов рассказывает о последнем пленуме ЦК. Хорошо выступали Арбатов и наш посол в ФРГ. Посол сказал: «Нас боятся, как дикарей. Гласность и демократия — вот что нам необходимо, и тогда к нам начнут относиться уважительно». Ни одного хлопка. Весь зал настроен против гласности, против любых разоблачений. Один из секретарей обкома бросает реплику: «Неужели мы войдем в перестройку с „Плахой“ Айтматова и „Печальным детективом“ Астафьева?!» Зал взрывается аплодисментами. Реакция зала — самое страшное, по словам Ульянова. «Я сидел, — говорит он, — и кипел от ярости. В последний день перед перерывом подходит ко мне Воронов (отдел культуры ЦК): „Надо выступить, посылай записку Горбачеву, проси слова“». Но на пленумах ЦК никогда еще не брали слова актеры. Какой-то шут, лицедей, актеришка хочет, видите ли, выступить! И все-таки я послал записку, попросил шесть минут. Дали. Вышел на трибуну. Сзади Горбачев. У него глаза всегда веселые, даже озорные. Туг — суженные, напряженные. Смотрю в зал. «Мы говорим о гласности, но какая же гласность без газет? Только через газеты мы и можем добиться гласности! — Шум в зале, недовольство. — Второе, — говорю, — и Айтматов, и Астафьев болеют в своих произведениях за общее дело. Как же мы можем их отстранить от перестройки? — Еще больший шум. Поворачиваюсь к Горбачеву: — Меня, видимо, не понимают». Горбачев (зло): «Они еще не истина в последней инстанции. У них нет этого права. Продолжайте!»
Толя мне после их отъезда: «За этим рассказом Ульянова многое стоит. Твердый характер, молодец!»
Заговорили об Астафьеве. Рыбаков: «Астафьев — антисемит! Мне Коротич рассказывал, он получил от него письмо. Тот пишет: „Ваш журнал из еврейского превратился в жидовский!“» Ульянов: «Я сам из Сибири, у нас никогда этого не было».
Черняховский вступается за Астафьева: выясняется, что он репетирует сейчас «Царь-рыбу».